Но мне постепенно открывается и другая сторона его натуры – внезапная, диковатая, нетерпеливая, которая не умещается в номере отеля, где происходят наши свидания с Якобом, и уже начинает воздействовать на мое привычное размеренное повседневье. Я легче теперь раздражаюсь на продавца, занятого беседой с покупательницей и будто не замечающего, что собралась очередь. Волей-неволей хожу теперь в супермаркет и уже не смотрю на цену и срок годности. Когда мне говорят что-то, с чем я не согласна, я не удостаиваю ответом. Я стала обсуждать политику. Я защищаю те фильмы, которые все поносят, и ругаю те, от которых все в восторге. Я полюбила удивлять собеседников скандальными высказываниями – не в тему, не к месту… И наконец-то перестала быть той скромной и милой женщиной, какой была всегда.
И это уже замечают знакомые. «Ты переменилась!» – говорят они. От этого – только шаг до «Ты что-то скрываешь», а это легко превратится в умозаключение «Если ты что-то скрываешь, то, значит, делаешь нечто непозволительное».
Впрочем, не исключено, что у меня паранойя. Но тем не менее я чувствую, как во мне уживаются два разных существа.
Давиду нужно было лишь приказать, чтобы слуги привели ему эту женщину. Он ничего никому не должен был объяснять. А когда возникли, по-нашему говоря, проблемы, взял да услал мужа на войну. В моем случае все не так. Мы, швейцарцы, люди благовоспитанные, но в двух случаях становимся неузнаваемы.
Во-первых, на дороге. Стоит лишь на долю секунды промешкать и не рвануть от светофора, как тебе немедля начинают гудеть. Стоит лишь поменять ряд, даже загодя включив поворотник, как непременно увидишь в зеркале злобную гримасу.
Второе касается такой опасной материи, как перемены, – будь то переход на новую работу, переезд на новую квартиру или смена поведения. Здесь все прочно и стабильно, и все ведут себя в соответствии с ожиданиями. Будьте добры, не пытайтесь выделиться и что-то придумывать, иначе будете представлять угрозу обществу. Этой стране нелегко досталась ее нынешняя завершенность, и мы не хотим возвращаться к переустройствам.
* * *
Мое семейство в полном составе проводит время там, где был некогда убит Уильям, брат Виктора Франкенштейна. Здесь на протяжении веков была тюрьма. Потом, когда в неумолимых руках Кальвина Женева обрела благополучие и добропорядочность, сюда стали свозить больных, которые обычно погибали тут от голода и холода, избавляя город от опасности какой бы то ни было эпидемии.
Пленпале – единственное место в городе, где нет ни деревца, ни травинки. Зимой ветер здесь пронизывает до костей. Летом – сущее пекло. Абсурд какой-то. Но с каких это пор существование некоторых явлений стало нуждаться в логике и смысле?
Сегодня суббота и по всему пространству площади стоят лотки и ларьки, где торгуют разными антикварными диковинами вперемежку со старым хламом. Этот рынок стал достопримечательностью и в качестве такового значится в туристических справочниках как часть обязательной программы. Вещицы XVI века выставлены рядом с кассетниками. Старинные бронзовые статуэтки, вывезенные из далеких уголков Азии, соседствуют с чудовищной мебелью 80-х годов прошлого века. Торжище кишит народом. Знатоки терпеливо рассматривают облюбованную вещь и ведут долгие разговоры с продавцами. Большинство – туристы и просто зеваки – перебирает вещи, которые никогда не понадобятся, но все же покупает их, поскольку те продаются за бесценок. Люди возвращаются домой, пользуются купленным один раз, а потом хранят в гараже, думая: «Совершенно никчемная штука, но грех было не купить за такие смешные деньги».
Я постоянно должна следить за детьми, которые рвутся перетрогать все – от бесценных хрустальных бокалов до замысловатых игрушек начала XIX века. Но хорошо уж и то, что они убеждаются – разумная жизнь существует и за пределами электронных игр.
Старший просит купить ему металлического клоуна, у которого открывается рот и двигаются конечности. Муж знает, что интерес к нему продержится лишь до нашего возвращения домой. И говорит, что он слишком «старый» и по дороге мы можем купить что-нибудь поновее. По счастью, внимание детей отвлекают коробочки со стальными шариками, какими в старину играли дети в саду.
А я засматриваюсь на небольшую картину, где изображена обнаженная женщина на кровати и удаляющийся ангел. Спрашиваю у продавца, сколько она стоит. Он называет цену (ничтожную), сначала объяснив, что это копия, выполненная каким-то местным, никому не известным художником. Муж, не произнося ни слова, следит за нашим диалогом и, прежде чем я успеваю поблагодарить и пройти дальше, платит за картину.
Почему он сделал это?
– Тут представлен один древний миф. Расскажу, когда вернемся.
Мне до смерти хочется опять влюбиться в него. Я никогда не переставала его любить – всегда любила и буду любить – но наш союз превратился во что-то очень монотонное. Любовь может совладать с однообразием, а для страсти оно гибельно.
Труднейшее время настало в моей жизни. Я знаю, что мои отношения с Якобом не имеют будущего, и все же отдаляюсь от того, с кем построила свою жизнь.
И лгут те, кто говорит, будто «любви достаточно». Это не так и никогда так не было. Беда в том, что люди склонны верить книгам и фильмам, где супруги идут, взявшись за руки, берегом моря, глядят на закат, а потом (и ежедневно) предаются безудержной страсти в хороших отелях, в номерах с видом на Альпы. Все это было и у нас с мужем, но магия длится от силы год-два.
Вслед за тем приходит супружество. Выбор и отделка дома, устройство детской (хотя детей еще нет), поцелуи, мечты, звон бокалов с шампанским в пустой комнате, которая скоро станет в точности такой, как мы ее задумывали, – все на месте. Два года спустя появится на свет первый ребенок, и в доме уже ничего не помещается, и если что-нибудь добавить, то рискуем прослыть теми, кто хочет пускать пыль в глаза и кто только и делает, что покупает и чистит антиквариат (а позже наследники продадут его за бесценок, и он окажется на блошином рынке в Пленпале).
После трех лет в браке каждый из супругов точно знает, чего хочет и о чем думает другой. В гостях и на вечеринках мы обязаны выслушивать в десятый раз истории, которые знаем уже наизусть, и время от времени ахать и удивляться и – в случае надобности – подтверждать. Секс из страсти становится обязанностью и по этой самой причине случается реже. Очень скоро – не чаще, чем раз в неделю, и это еще хорошо. При встречах подруги щебечут о неиссякаемом пыле своих мужей, и это – бесстыдная ложь. И все знают об этом, но никто не хочет отстать от других.
Тогда приходит черед интрижек на стороне. Дамы теперь рассказывают – да, представьте себе! – о своих любовниках и их страстной натуре. Вот это отчасти уже ближе к истине, потому что в большинстве случаев все происходит в волшебном мире сексуальных фантазий и грез при мастурбации – столь же реальной, как и мир тех, которые решились рискнуть и позволили соблазнить себя первому, кто возник на пути – независимо от его качеств и дарований. Они одеваются дорого и модно, держатся с притворной скромностью, хотя выказывают больше чувственности, нежели шестнадцатилетняя девочка, – с той лишь разницей, что девочка сознает свое могущество.
