Но кто захотел бы остаться в моем мире? Какая из Грет могла полюбить его, найти в нем что-то или кого-то, ради чего стоит пожертвовать своей жизнью?
Я подошла к автоответчику, но так и не заставила себя нажать кнопку «Стереть».
Этой ночью я наконец перенеслась в третий мир.
5 декабря 1918 г.
Колокола, звонящие на улице, а не только в моей голове; звуки в мире 1918 года, который уже готовился к Рождеству. Комната была тихой и спокойной, словно поджидала меня, и через трещину в окне проникала тонкая струйка холодного воздуха: он листал книгу на прикроватном столике с такой скоростью, с какой мог читать только призрак. Колокола, продавцы, запах каштанов. Фразы на итальянском. Запах светильного газа и угля, горящего в печке.
Я вернулась.
На кухне, к своему удивлению, я застала тетку, что-то искавшую в леднике.
– Доброе утро, – сказала я. – Я вернулась. Готовишь мне завтрак?
Она была в белом кимоно и, похоже, сильно нуждалась в глотке бренди.
– Это я себе. – Она поправила растрепанные волосы. – У меня нет молока. Похоже, у тебя тоже, и виновата не горничная, а хозяйка.
Она снова повернулась к леднику.
Я сунула руки в карманы халата. Была ли эта Рут такой же крепкой, какой я ее знала всю свою жизнь? Глядя, как она склонилась над ледником, я увидела отличия, не замеченные мною раньше. К примеру, она заметно похудела: браслет едва не падал с запястья. В те дни был популярен рисунок, изображавший двух женщин военного времени. Под толстой улыбающейся дамой с лорнетом было написано: «Транжира не без жира». Под той же самой женщиной, но гораздо более стройной, с гордой осанкой, значилось: «Война закаляет дух». Я никогда не думала, что у тетки, с ее излишествами и вечеринками, дух сколько-нибудь закалился. Но полагаю, лишения военного времени коснулись и ее: вместо постоянных умеренных трат, как у большинства домохозяек, у нее было то густо, то пусто, празднества сменялись неделями эрзац-кофе и овсянки. Неудивительно, что у нее не было молока и она совершила набег на мой ледник.
– Я плохо лажу с горничными, – сказала я ей. – Свари мне кофе. Меня долго не было, но я вернулась.
Рут подняла голову, окинула меня взглядом и улыбнулась:
– Это ты?
Я встала в дверях, как женщина с плаката «Победа куется дома».
– Твоя племянница из тысяча девятьсот восемьдесят пятого года.
Она стала осматривать меня с головы до ног. На худых запястьях звенели браслеты.
– Ох, – вздохнула она. – Я так рада, что это ты. Здесь много чего случилось, но все уже закончилось.
– Война, – сказала я. – Я знаю. Я была здесь.
Я оглядела кухню и обратила внимание на беспорядок. Милли, должно быть, отсутствовала день или два, и другая «я» пустила все на самотек.
– Нет, не война, – покачала она головой.
Я подошла к ней и опустилась на колени:
– Рут, расскажи мне все.
Она моргнула и сказала:
– Она рассталась с Лео.
Я пыталась понять, как это могло случиться, ведь именно желание быть с Лео удерживало ее в этом мире.
– Но, – начала я, – я думала, они уехали…
Она потрепала меня по руке:
– Хорошо, что ты вернулась. Моя собственная Грета безутешна. Ты правда хочешь кофе? У меня внизу только шампанское.
– Что случилось в той лачуге? – спросила я, когда мы добрались до теткиной квартиры.
По словам Рут, это была ее последняя бутылка шампанского. Я умоляла не открывать бутылку до более подходящего случая, но она, конечно же, ответила, что это очень на меня похоже – ждать более подходящего случая. Нельзя вступать в связь с такими надеждами, они не будут тебе верны.
– Она не смогла этого вынести, – объяснила Рут, стоя у стены с обоями в серебряных решетках. В зеленой вазе стояли новые цветы – лилии. – Не смогла давать Лео обещания, которые была не в силах сдержать.
Я попыталась представить их в заснеженной лачуге: Лео устроился на полу и говорит что-то своим низким страстным голосом, я сижу на кровати и качаю головой. И все равно выходит как-то несуразно. Что, если я все поняла не так, если на самом деле она не любит его?
– Какие обещания? – спросила я.
– Он, понятное дело, хотел, чтобы она ушла от Натана, – сказала Рут, доставая шампанское из бара в книжном шкафу. – А она не хотела.
– Понимаю, – сказала я, недоуменно оглядываясь. – Но это не похоже на нее.
Я сердилась на ту, другую, себя почти так же, как сердятся на себя из-за пьяной выходки, которая на следующий день кажется бессмысленной и глупой. Надо же – сидеть там, в хижине, и отказывать себе в том, чего хочешь больше всего!
Рут взяла бутылку и засучила рукава кимоно.
– У тебя на ее месте все могло бы получиться. Ведь именно ты рискнула, ты помогла ей уехать с Лео. – Она улыбнулась. – Я была так счастлива после этой войны, этих смертей. Ты внесла оживление в жизнь. Думаю, ты могла бы его удержать после возвращения Натана. – Пробка вылетела из бутылки: хлоп! Рут взглянула на меня из-под свежеокрашенных бровей. – Но она – не ты.
Я стояла молча, пока она наливала шампанское в маленькие чайные чашки.
– Она не ты, – повторила Рут, отпив вина. – Она по-настоящему его любит.
– Да, – согласилась я, глубоко внутри себя признавая, что Рут права. – Да, это так.
Шампанское было теплым.
– Она сказала, что это нечестно по отношению к нему. И она боится того, что может с ним сделать Натан, – с сожалением поведала Рут. Мне это показалось очень странным: бояться такого мягкого человека! – Но Лео она сказала совсем другое. Любовники не расстаются, пока есть хоть какая-то надежда. Она просто велела ему никогда не возвращаться. И это разбило ее сердце.
– Как грустно.
– Как ужасно смотреть на разлученных возлюбленных, которым не следовало разлучаться…
Похоже, Рут была поглощена этой мыслью, и некоторое время мы сидели молча. Я представляла, как Грета бросает Лео на Центральном вокзале, а он стоит, повторяя ее имя; представляла, как она уходит, стараясь не оглядываться. Я хорошо понимала, какую боль она испытывает, ведь я пережила то же самое с Натаном. Та и другая боль были не схожи друг с другом, а совершенно одинаковы.
– А с ним что будет? – спросила я.
– Вероятно, женится. Молодые люди обычно поступают именно так. Мне ли не знать. – Она посмотрела в окно, и я задумалась о том, какое воспоминание всплыло у нее в голове. – Они женятся, а через несколько лет ты получаешь письмо с просьбой встретиться еще раз, просто ради старых воспоминаний, – сказала она, глядя мне прямо в глаза. – Не советую. Ты же не захочешь видеть, что у него на лице. Ты будешь сидеть в кафе, ожидая тех же цветов и того же проникновенного взгляда. Все это будет, но при виде тебя он не скроет своего потрясения.
