Наконец дали отбой: три коротких сигнала, повторяющиеся снова и снова. Молодой человек попрощался с нами, приподняв шляпу, все дамы собрали свои вещи, а я собрала Фи. Женщины засуетились, мешая нам выходить: все разом стали наклоняться за сумками, обувать снятые туфли, поднимать разбросанные перчатки и пальто – точно осенние деревья, которые вдруг передумали и стали прикреплять обратно каждый лист. Я немного задержалась, глядя на рождественские булавки для галстуков, хотя и знала, что это глупо, ведь в ближайшие несколько лет Натану предстояло носить форму. Ему было нужно другое: средство для выведения пятен крови с одежды цвета хаки и что-нибудь способное отогнать ужас. «Мне нужен букет, – сообщал, бывало, Феликс цветочницам, – который говорил бы: „Я способен отогнать печаль“. Можете сделать такой?» Некоторые могли.
– Вот и мы, – сказала миссис Грин, когда мы добрались до дому и втащили в квартиру сверток ткани. – Вытирай ноги, Фи.
На Патчин-плейс билась на ветру веревка, плохо привязанная к флагштоку. Даже из нашей прихожей было слышно, как звякает металлическая пряжка, ударяясь о столб.
Я услышала крик моего сына: «Дядя Икс!» – и зашла за угол, снимая пальто. В гостиной сидели Феликс и его адвокат Алан Тэнди, эсквайр, с лицом красным от каминного пламени, в полосатом голубом галстуке. Брат был в простой рубашке, брюках и хлопковой куртке. Вероятно, в этой одежде его и схватили. Он обернулся и увидел меня.
– Феликс! – Я рванулась к нему, уронив шляпу на пол. – Тебя освободили!
Он улыбнулся, когда я его обняла, но что-то в нем изменилось. Темные, похожие на запятые полукружья под глазами. Худой, испуганный и тихий. Невыносимо. Для близнеца в этом есть нечто противоестественное, как будто изображение в зеркале изменилось, а ты – нет.
– Грета… – произнес он. Глаза у него были такими же тусклыми, как запонки.
– Счастливого Рождества, Грета, – сказал Алан, улыбаясь.
– Слава богу, тебя выпустили. Ты в порядке? – Я обратилась к сыну, который вцепился в него: – Фи, иди к себе, тебе пора спать. Взрослые будут разговаривать. Правильно, миссис Грин?..
Она улыбнулась, осмотрев участников сцены, и потащила ноющего ребенка из комнаты. Феликс пододвинул ко мне чашку. Алан поднялся, шурша твидовым костюмом, чтобы приветствовать меня по всем правилам. Последовали формальные объятия и слова. Я пыталась найти нужные слова, понять, что можно сделать с этими мужчинами, которые нервно сжимают ручки дымящихся чашек, – с этими мужчинами и с их жизнью. Мне казалось, что каждый из нас просто должен приложить все свои силы.
– Спасибо, что навестила меня. Это было моим единственным развлечением, – сказал Феликс.
Флагшток продолжал дребезжать.
– Я не спросила, как тебя там кормили.
Он затянулся сигаретой, другой рукой протирая глаза.
– Полагаю, непатриотично так говорить, но если уж сажать на хлеб и воду, то немецкий хлеб был бы предпочтительнее. Они думали, что я шпион.
– Выглядишь ты ужасно.
Он выдавил улыбку, не открывая глаз:
– Спасибо, Грета. Нас не пытали. Кроме меня, там были итальянцы и куча гансов. Так вот, всебыли шпионами. Но Алан меня вытащил.
– Отчасти нам повезло, – сказал Алан. – Мне удалось устроить так, что его дело уничтожили. Я знаю многих полицейских. И судью тоже.
– Спасибо, – поблагодарила я его серьезным тоном.
Оконные стекла дрожали под напором завывающего ветра.
Алан глубоко вздохнул, пригладил короткие седые волосы и сказал:
– Но мы не можем уничтожить газеты с его именем.
Феликс испуганно посмотрел на него.
– Там упоминалось место, где вас нашли, – уточнила я.
«Дин-дин», – звенел в тишине флагшток. Оконные стекла дребезжали. Мы сидели на своих местах неподвижно, молча переглядываясь.
Молчание нарушил Алан:
– Что-нибудь придумаем. Мы с Гретой о вас позаботимся.
Он посмотрел на Феликса в упор, переложив чашку в другую руку, возможно желая удержаться от утешительного жеста. Конечно, он уже позволил себе такой жест по дороге из тюрьмы: пожал Феликсу руку, под пальто, чтобы не увидел водитель.
Я услышала в коридоре осторожное покашливание миссис Грин, предупреждавшей о своем приближении. Взгляды мужчин разлетелись в разные стороны, и скоро Алан попрощался, снова став любезным деловым человеком, которого я знала. Я попыталась представить, каким он был бы в 1918 году – в жилете и фраке, с карманными часами. Дверь щелкнула, закрываясь.
– Ингрид осталась в Вашингтоне, – сообщил Феликс, глядя на дверь. – У своего отца. Плохо, что я попал на заметку. И в газетах нехорошо об этом написали.
– Она забрала твоего сына.
– Я потерял работу, – сказал он, глядя на меня прищуренными глазами.
– Феликс!
Он нервно попыхивал сигаретой.
– Без всяких объяснений. Не сочли нужным. Теперь меня никуда не возьмут.
– Феликс! – воскликнула я, схватившись за подлокотники его кресла так яростно, что он испугался. Мне было нелегко это сделать в тесном платье. – Феликс, ты не можешь жить один.
Он облокотился на свободную руку и выдохнул дым.
– Грета, Алан был в баре вместе со мной. Он знаком с полицейскими, но не мог мне помочь.
– Переезжай к нам с Фи, – предложила я. – Ребенку нужен мужчина в доме.
– Я не мужчина! – Он перешел на крик. – Ты что, газет не читала? Я сексуальный преступник.
– Все будет хорошо.
– Когда? – (Я ничего не сказала и отошла от него.) – Мне очень жаль. Ты не должна была ни видеть, ни слышать этого. Должно быть, это внушает тебе отвращение.
– Я не та, за кого ты меня принимаешь.
Он взглянул на меня, и я увидела в его глазах искорку надежды.
– Я уже говорила, – добавила я.
Он сглотнул и поморщился от какой-то неведомой мне мысли, а затем, понизив голос, спросил:
– Когда все будет хорошо? Для таких, как я?
В комнату ворвался яркий свет послеполуденного солнца: пролившись на люстру, он мгновенно рассыпал преломленные лучи по лицу и телу моего брата. И я вдруг поняла, что такого времени еще не видела. Но этого нельзя сказать человеку. Нельзя сказать, что ты видел много возможных миров, где люди процветают или терпят неудачу, а для него подходящего мира нет. Через мгновение прекрасный световой эффект пропал. У входной двери послышался голос доктора Черлетти. Пора было идти на процедуру.
– Переезжай к нам, – только и успела сказать я, прежде чем миссис Грин впустила доктора.
24 декабря 1985 г.
