В сочельник я и тетя Рут, закутанная в свою старую шубу, сидели на крыше, передавая друг другу косячок. О восьмидесятых можно сказать что угодно, но, по крайней мере, травку тогда доставали без особых проблем. Мы обе были в черном, с красными от слез лицами: только что с похорон.
– Это невыносимо, – сказала Рут в небо 1985-го. – Кажется, отныне я буду ходить только на поминки.
На этот раз умер Алан.
Панихида состоялась в главной методистской церкви. Мы слушали речи мужчин, которые вставали между двумя великолепными урнами, украшенными розами, и говорили о покойном. На похоронах геев всегда много цветов. Я давно перестала ходить на похороны: эти стали первыми с тех пор, как почти год назад умер Феликс. Я наблюдала ужасные перемены. Раньше собирались старые друзья умершего и вспоминали, каким он был молодым, сильным, веселым и мужественным. Теперь эти речи произносили молодые люди, знавшие покойного от силы шесть-семь месяцев: юноши лет двадцати, с жидкими бородками, в красивых тесных костюмах, захлебывались в бесконечных рыданиях. Один худощавый парень встал и, не отрывая глаз от витражного образа негасимой свечи, высоким срывающимся голосом запел хорошо знакомый спиричуэл «В саду». Конечно, все объяснялось тем, что старых друзей Алана уже не было в живых, а эти знали его не так долго. Они пришли на похороны старшего товарища, с которым подружились незадолго до его смерти. Неужели их тоже пожрет пламя? Я не могла этого вынести. Я не могла слушать, как молодой любовник Алана поет «В саду», в точности как раньше Алан пел это для Феликса. Мы тихо ушли со службы, но никто нас не осудил: никто не знал, что мы там были.
– Помнишь, как мы познакомились с Аланом? – спросила меня Рут, закидывая голову и затягиваясь. Холодное небо светилось, как воск. Где-то – черт знает где – было солнце. – Феликс привел его ко мне на завтрак. Такого большого и красивого, с обручальным кольцом.
– Не может быть, – возразила я, принимая косяк из ее рук. – Он ушел от жены годом раньше.
– А может, со следом от обручального кольца. – Она вздохнула. – Алан тогда показался мне страшно сексуальным. Это ужасно, да? По-моему, я завидовала Феликсу.
– Помню, каким он выглядел взволнованным. Так, будто мы могли его возненавидеть – например, за то, что он старше. А я только и думала: «Ой, слава богу, наконец-то».
Она взяла меня за руку и отвернулась:
– Сейчас я снова расплачусь из-за тебя.
Я рассказала ей историю, которой поделился со мной Феликс. Они были вместе всего несколько недель и однажды утром лежали в постели. Вдруг Алан заплакал. Феликс спросил, в чем дело. Что я натворил, из-за чего ты так несчастен? Но Алан всегда был скуп на слова. Продолжая плакать, он отвернулся и ничего не сказал. Крупный мужчина, плачущий утром в постели. Феликс снова спросил: о чем ты горюешь? Тот засмеялся сквозь слезы и сказал, качая головой, только одно: «Я не горюю». На их плечи лился утренний свет. «Я не горюю». И Феликс знал, что он имеет в виду.
– Он был ужасно сексуальным, – повторила Рут, а затем вздохнула глубоко и печально. Я увидела, что она снова плачет. – Я так скучаю по ним обоим.
– Жаль, что ты не можешь путешествовать вместе со мной и видеть их. Правда, сегодня мне от этого ничуть не легче.
Она крепче сжала мне руку:
– По тебе, Грета, я тоже скучаю. Мне нелегко оттого, что ты все время меняешься. Ведь ты – все, что у меня осталось.
– Прости, – извинилась я, хотя мне и казалось, что Рут втайне наслаждалась общением с Гретой 1918 года, своим новым «проектом». Если бы каждая из нас снова застряла не в своем времени, эта Грета стала бы неплохой компаньонкой для моей тетки. – Осталось всего восемь процедур. Потом все это закончится.
– Расскажи мне об Алане, – попросила она, хлюпая носом. – Хочу представить, что он жив.
– В сорок первом году дела идут плохо. Феликс, как ты знаешь, только что вышел из тюрьмы, но от него ушла жена и забрала сына. Он потерял работу. Я этого не понимаю, я пытаюсь исправить эти миры, а в них полно ловушек. Но там, по крайней мере, у него есть Алан.
– Он такой же ковбой, каким мы его знали?
Я засмеялась:
– Нет, очень деловой. Никаких ковбоек! Но я видела их вместе. Он… не горюет. С Феликсом он не горюет.
– А в другом мире, в восемнадцатом году?
– Там я Алана не видела. – Я наклонилась к Рут и протянула ей косяк. – Знаешь, с тех пор как умер Феликс, прошел почти год. Я буду отмечать годовщину его смерти. Хочу провести поминки здесь, на крыше. – (Она с хмурым видом взяла косяк.) – Я пригласила Натана.
– Ты разговаривала с Натаном?
– Оставила ему сообщение на автоответчике, – сказала я и добавила: – Он имеет такое же право прийти, как и все остальные.
– Понимаю. Ты хочешь увидеть Натана – теперь, когда его повидала твоя Грета из сороковых. О ней не беспокойся: она лишь пытается понять, что случилось. По-моему, она не говорила Натану, что он ушел от другой женщины. Вряд ли она пойдет на такое.
Рут плотнее запахнула шубу и выставила подбородок, чтобы еще раз затянуться.
– Не знаю, что делать, если он придет. Я так волнуюсь. Не знаю, что ему говорить, – сказала я и рассмеялась. – Велю всем одеться, как одевался Феликс. Он меня об этом просил.
– Забавно, – произнесла она, выдыхая дым.
Я улыбнулась: эта женщина находила кого-то забавным!
Мы долго сидели в тишине. Со всех сторон поднимались столбы дыма или пара: из дымоходов, от дорожных конусов, высоких башен и лодок на реках. Слои синей и серой сажи. Мне надо было кое-что сказать ей.
– Знаешь, она ищет Лео, – внезапно сообщила Рут. – Грета из восемнадцатого.
Я устроилась поудобнее в своем мягком пальто.
– Что ты имеешь в виду?
– Она пошла в библиотеку, чтобы отыскать Лео Бэрроу в городском телефонном справочнике. Я не могла ей помочь: совсем не ориентируюсь в той библиотеке. Сердце кровью обливается, когда смотришь на эту Грету. Все время плачет там, наверху. С тех пор как умер Феликс, я не видела тебя такой грустной.
– Лео был очень, очень милым. И остроумным. Он совсем не похож на Натана. Понятно, почему она влюбилась в него. Это очень важно – быть чьей-нибудь первой любовью.
– Я хотела бы с ним познакомиться. Но она не смогла его найти. Ни в одном из районов.
– Он вырос на севере Массачусетса. Может быть, в нашем мире он там и остался. Я тоже хочу, чтобы она его нашла, но как мне быть с ним, когда все это закончится?
– Это смешно. Вы же все – одна Грета. Каждая старается сделать как лучше, но по-своему. Ты хочешь спасти Феликса, вторая – сохранить Натана, а третья – воскресить Лео. Я вас понимаю. У всех нас есть кто-то, кого мы хотим спасти от крушения, ведь так?
Я посмотрела вниз, на Гринвич-Виллидж: над самыми высокими зданиями торчали, как минареты, водонапорные башни. Дым, пар и огни, зажигающиеся в темноте.
