Царь, убедившись, что его надежды на примирение Аввакума с церковью совершенно невыполнимы, а также поддавшись на уговоры духовенства, 29 августа 1664 года подписал указ о высылке Аввакума в Пустозерский острог.
В феврале 1666 года Аввакума привезли в Москву на Церковный Собор. Его снова убеждали признать церковные реформы, но протопоп «покаяния и повиновения не принес, а во всем упорствовал, еще же и освященный Собор укорял и неправославным называл». В результате 13 мая Аввакум был расстрижен и предан проклятию как еретик.
После суда Аввакума вместе с другими раскольниками отправили в заключение в Угрешский монастырь, откуда его позднее перевели в Пафнутьев-Боровский. В специальной инструкции, присланной игумену того монастыря, предписывалось Аввакума «беречь накрепко с великим опасением, чтобы он с тюрьмы не ушел и дурна никакова бы над собою не учинил, и чернил и бумаги ему не давать, и никого к нему пускать не велеть».
В августе 1667 года Аввакума вывезли в Пустозерск, там томились его семья и множество других старообрядцев. Позже Аввакума «за великия на царский дом хулы» было приказано сжечь вместе с тремя его единоверцами.
14 апреля 1682 года закончилась в горящем срубе жизнь этого бесстрашного человека.
До нас дошли очень скудные подробности этой казни. Известно, что совершилась она при большом стечении народа. Узников вывели из-за тюремного тына к месту казни. Аввакум заблаговременно распорядился своим имуществом, роздал книги. Нашлись для смертного часа и чистые рубахи. И все равно зрелище было тягостное – загноенные глаза, обрубленные усохшие руки… Палачи привязали осужденных к четырем углам сруба, завалили дровами, берестой и подожгли.
Нелегким, а порой ужасающим был жизненный путь этого удивительного человека, стоявшего насмерть за свои убеждения. О всех тяготах своей жизни написал Аввакум «книгу» – «Житие».
С протопопом Аввакумом тесно связаны судьбы двух поистине выдающихся женщин, одна из которых была его женой. А другая – духовной ученицей. Она тоже пошла на смерть за «старую веру». Ее имя наверняка известно каждому. Это – боярыня Морозова.
Феодосию Соковнину (так звалась в девичестве боярыня) мы помним пламенной и страстной по картине Василия Ивановича Сурикова. Грозно сверкая прекрасными очами, высоко воздев скованную цепью руку, двумя перстами (по канонам старой веры) она то ли благословляет сочувствующую ей толпу, то ли посылает проклятие своим гонителям…
Что за судьба у этой необыкновенной женщины, для которой так дорого было имя протопопа Аввакума? Мученица – это, пожалуй, все, что мы знали о ней: раскольница, не отреклась от старой веры, за что и приняла смерть.
Трудно себе представить ее иной: юной, нежной, чарующе красивой, любящей, страстной в любви, – какой она была на самом деле. Ведь Суриков рисовал ее, основываясь лишь на собственном воображении. Только через семьдесят три года после написания этой картины найдены были удивительные рукописные книги, подлинные исторические свидетельства, поведавшие о жизни и смерти этой необыкновенной, великой женщины: «Повесть о боярыне Морозовой», написанная, предположительно, ее дворецким, и «Слово плачевное» самого протопопа Аввакума Петрова.
За свои убеждения эта женщина добровольно пошла на пытки и голодную смерть. Но почему так случилось?
Да, свои убеждения она, пожалуй, возвела в культ, и под их воздействием сила духа превзошла силу тела. Но что питало эту столь мощную силу? Осмелимся предположить, что источником была Любовь: пусть духовная, но именно Любовь.
Двадцать первого мая 1632 года в семье Прокопия Соковнина, попавшего в среду московской знати по близкому родству с Милославскими, родилась дочь Феодосья. Впоследствии имена всех четверых детей Прокопия – сыновей Федора и Алексея, дочерей Феодосьи и Евдокии – вошли в историю Государства Российского, но отцу не суждено было узнать об этом.
Девицы Соковнины уродились на диво пригожими, любознательными, способными и к наукам, и к женским рукоделиям. Из рукописного источника известно, что их семейные отношения основывались на любви, верности и духовной близости, что помогало им совместно выдерживать самые трудные испытания. Так было и в отчем доме, и в их собственных семьях, созданных, по обычаю той поры, в довольно юном возрасте – семнадцати лет.
Красота Феодосьи была столь пленительна, что ее, несмотря на так называемую «худородность», взял в жены один из лучших женихов на Руси – Глеб Иванович Морозов.
Род бояр Морозовых занимал исключительно высокое положение. В юности братья Борис и Глеб были спальниками своего сверстника – царя Михаила Федоровича, основоположника династии Романовых. Такое доверие оказывалось не всякому, а лишь ближайшим из приближенных, ведь спальники должны были спать в одной комнате с царем, жившим в постоянном опасении быть отравленным днем или заколотым во сне.
Со временем царь доверил братьям Морозовым воспитание своих сыновей – наследников российского престола. Глебу не долго довелось прослужить воспитателем: царевич Иван Михайлович умер малолетним, зато Борис – умный, ловкий – взял от жизни все, что только мог пожелать. После смерти Михаила Федоровича воспитанник Бориса – Алексей Михайлович – взошел на престол. Шестнадцатилетний мальчик не имел представления о том, как осуществлять свою высочайшую миссию, и постоянно нуждался в советах, которые Морозовы рады были дать в любую минуту. В народе говорили, что «царь пьет у бояр изо рта».
Именно боярин Морозов выбрал для царя жену – Марию Ильиничну Милославскую, и на свадьбе играл первую роль, был у государя «на отцово место». Через десять дней Борис Морозов, вдовец и человек уже пожилой, женился вторым браком на царицыной сестре Анне и сделался царским свояком.
Из своего исключительного положения он извлек все, что только можно. И если боярин, владевший тремястами крестьянскими дворами, считался по тем временам богатым, то у Морозова их было более семи тысяч.
Феодосью Прокопьевну, жену Глеба Морозова, окружало не просто богатство, а роскошь. Современники вспоминали, что она выезжала в карете позолоченной, которую везли двенадцать лучших лошадей, а позади бежали человек триста слуг. В морозовском имении Зюзино был разбит огромный сад, где гуляли павлины. Учитывая все это – удачное замужество Федосьи Прокопьевны, роскошную жизнь, личную дружбу с царской семьей, – можно понять протопопа Аввакума, который видел нечто совершенно исключительное в том, что боярыня Морозова отреклась от «земной славы». Феодосья Прокопьевна действительно стала ярой противницей церковных реформ. Сила духа у нее была необыкновенная, и она сполна смогла себя реализовать, защищая старую веру.
Не было на Руси человека, чье имущество было сопоставимо с владениями Морозовых. Вместо деревянных домов братья выстроили каменные палаты, завели обстановку на иноземный лад, обили стены «золотыми кожами» бельгийской работы, накупили в дом драгоценной посуды, картин, золотых безделушек, диковинных часов… В знаменитой карете боярыни были хрустальные окна, стены этого чуда украшала настоящая живопись. А уж какие наряды носила Феодосья! Сколько жемчуга скатного и золотой канители на ее платьях красовалось – не счесть! Недаром позже Аввакум в письме Феодосье в острог утешал ее тем, что уже «побоярила» она всласть.
