Второе, что меня поразило, был ответ Леонида Юзефовича на вопрос из аудитории: что он, как историк, думает о завтрашнем дне? Ответы Юзефовича всегда бывают неординарны, но здесь Леонид превзошел сам себя. «Историк, – твердо заявил он, – знает о завтрашнем дне не больше, чем любой водопроводчик». И – привел в пример письмо Ленина (кажется, Зиновьеву), написанное чуть ли не накануне Октябрьского переворота. В этом письме Владимир Ильич сетовал, что пройдет много-много-много лет, прежде чем в России случится коммунистическая революция.
Но поразило не письмо Ленина. История, в общем-то, известная: не ждал, не ждал Ильич того, что сам же совершил! Поразила честность историка, который честно признает: ничего о завтрашнем дне историк не знает. Как и водопроводчик.
И я вдруг понял, почему такие вроде бы убедительные рассуждения о том, что вот-де надо нам просто оглянуться назад, просто посмотреть, что было тогда-то и тогда-то, сделать из этого правильные выводы, и мы будем все спасены, – почему, при всей своей убедительности, эти мысли меня не убеждают. Мы НИЧЕГО не можем знать о том, что с нами случится завтра. Мы можем миллион раз перечитать Герцена и Солженицына, но это нам не поможет. Потому что историю делают не историки. Делают, условно говоря, водопроводчики. А они Герцена и Солженицына, увы, не читают.
Я как-то заметил: сколько бы я ни вызывал из ЖЭКа водопроводчика, каждый раз приходит новый человек! Кран один, трубы одни, вода одна, но течет постоянно не туда, куда надо. И вот каждый из вновь приходящих водопроводчиков начинает отчаянно материться: мол, из какого места растут руки у того, кто ЭТО до него делал?! То не так, это не так, гайка не та, труба не так повернута… Какой ИДИОТ это делал?! Пожимаю плечами: да, вот, приходил до вас какой-то, сделал так, а что, неправильно? Конечно, неправильно, – ехидно говорит очередной водопроводчик, глядя на меня, как на полного… Руки бы ему (тому, кто перед ним был) оторвать, – говорит он мне. И что-то там крутит, мажет, нитки какие-то наворачивает, трубу иначе выпрямляет. Через месяц опять течет не там.
И – история повторяется.
И это, собственно, и есть ИСТОРИЯ, в которой любой водопроводчик действительно понимает не хуже любого историка. Во всяком случае, наша, русская, ИСТОРИЯ.
А в Кракове было чудесно! Не знаю, какие там водопроводчики, но историки, писатели, филологи, переводчики там первоклассные. Как и у нас в России, кстати…
20 мая 2012
Этим летом в Иркутске
Все-таки удивительная эта вещь – русский язык! Например, почему название замечательной пьесы Александра Вампилова «Прошлым летом в Чулимске» звучит как нежная музыка, хотя при холодном рассмотрении ничего, кроме обозначения времени и места, в нем как будто не содержится?
Человек, знающий азы стихосложения, конечно, непременно заметит, что название пьесы является не просто названием, но стихотворной строкой. Это ана́пест, не слишком распространенный стихотворный размер. Анапест похож на трехступенчатую ракету. При чтении стихов два первых слога оказываются безударными, даже если по законам языка в них и есть ударение. Ударение приходится только на третий слог, а два первых «отпадают» как выполнившие свою работу ступени. Название пьесы Вампилова в стихотворном исполнении звучит так: «Прошлым лЕтом в ЧулИмске…» Наш слух интуитивно ловит этот ударный-безударный ряд, как почти три века тому назад гениальный архангельский мужик Михайло Ломоносов, чье трехсотлетие мы никак не отметили в прошлом году, именно на слух понял, что французская система стихосложения для русского языка не годится, потому что французский язык, при всей его прелести, на ударения грубоват. Во французском ударения приходятся на последний слог, а это русской речи несвойственно.
Поэтому дворяне могли сколько угодно говорить на французском, но как только они начинали петь русские романсы, сама звуковая стихия русской речи с ее бесконечно переливчатыми ударениями мгновенно прочищала им горло, прополаскивала мозги, и из «французов» они делались русскими.
Знал ли сам Вампилов, что название его пьесы является стихотворной строкой и при желании его можно пропеть? Кажется, он не писал стихов, во всяком случае, мне они неизвестны. Но в его пьесе есть одна удивительная героиня – Валентина. Она всё время чинит падающий забор, а когда ее кто-то спрашивает, зачем она это делает, отвечает: «Чтобы был целым».
Это наша национальная особенность: кто-то ломает заборы, кто-то их чинит, а кто-то занимается попеременно и тем и другим. Николай Заболоцкий начинал как обэриут и писал совершенно непонятные стихи. Его книга 1929 года «Столбцы» вызвала настоящий скандал. В 1938-м его арестовали и мучили в тюрьме так, как, выражаясь словами Евгения Евтушенко из «Братской ГЭС», «не повернется рассказать язык». После отсидки в лагере, разрушенный морально и физически, он сделал одно из лучших переложений на современный русский язык «Слова о полку Игореве», а затем стал выдающимся классическим поэтом, чьи стихи советские дети зубрили в школе («Не позволяй душе лениться!»), а сегодня распевают самые модные певцы эстрады:
Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная моя женщина!
И как, скажите на милость, нам оценить результат этой судьбы? Сломали человека – «забор»?
Но невозможно представить себе целостной судьбы Заболоцкого и без «Столбцов», и без души, которая действительно «обязана трудиться», и без «околдованной» женщины, и даже, как ни страшно звучит, без тюремных мучений.
Как бы мне ни хотелось при этих словах в ужасе закрыть рот, я все-таки понимаю, что строки из популярной песни на стихи Заболоцкого:
Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою,
И слезами и стихотвореньями
Обожгу тебя, горькую, милую…
– без понимания того, каким путем пришел поэт к этим строкам, станут обычным шлягером.
Вся наша история похожа на наше стихосложение. При ее прочтении очень важно, как расставить акценты. В зависимости от этого она либо «звучит», либо «не звучит», становится возвышенной поэзией или пошловатой прозой.
Я навсегда это понял этим летом в Иркутске, куда был приглашен в составе замечательной делегации: псковский критик и искусствовед Валентин Курбатов, саратовский поэт Светлана Кекова и московский филолог Павел Фокин. Уже в шестой раз в Иркутском академическом драматическом театре им. Н.П.Охлопкова проходили литературные вечера с названием «Этим летом в Иркутске». Три дня мы выступали в театре – при аншлаге.
История этих вечеров трогательна. Пять лет назад Валентин Распутин отказался праздновать семидесятилетие, вместо этого с иркутским издателем Геннадием Сапроновым предложив идею литературных вечеров, на которых будут выступать другие, приглашенные писатели и деятели культуры. Выступать, кстати, не в его честь. Просто выступать. На нашем первом вечере он сидел хотя и в первом ряду, но как обычный зритель. Ему не устраивали аплодисментов, он даже не вышел на сцену. Хотя в этом году у него тоже юбилей – семьдесят пять лет. Отмечать его он отказался, и не только по причине семейного горя (умирала его жена), но потому что Валентин Распутин на самом деле предельно скромный человек, и, чтобы понять это, нужно просто его один раз увидеть. С 2007 года литературные вечера в Иркутске проходят ежегодно летом при поддержке областного министерства культуры и «архивов Приангарья» (такое значение имеют в Сибири архивы). Они всегда собирают полный зал.
