Белов не идеализировал деревенского человека. Иван Африканович бросает жену, уходит из деревни в поисках лучшей доли, а жена его, надорванная бесконечными родами и неженской работой, умирает. И тогда на ее могиле происходит уже второй после начала повести безответный разговор-исповедь: «Ты уж, Катерина, не обижайся… Не бывал, не проведал тебя, всё то это, то другое. Вот рябинки тебе принес. Ты, бывало, любила осенями рябину-то рвать… Я ведь дурак был, худо я тебя берег, знаешь сама… Вот один теперь… Худо мне без тебя, вздоху нет, Катя. Уж так худо, думал за тобой следом… Ты, Катя, где есть-то?.. Катя, голубушка…»
Вот за эти строки мы всегда будем благодарны Василию Белову – писателю светлого дара, а вернее сказать – лада. Мы много грешны против своей деревни. Разглядывая современные областные карты, не перестаешь изумляться, какое огромное количество названий сел и деревень на них всё еще сохранилось. Но кто в них живет? «Иван Африканович, ты где есть-то?..»
23 октября 2012
P.S. 4 декабря 2012 года Василий Иванович Белов ушел из жизни.
Марафонцы и спринтеры
На Франкфуртской книжной ярмарке, которая прошла в середине октября, на одном из «круглых столов», посвященном проблеме переводов русских писателей в Европе, зашел разговор о коротком рассказе. Выяснилось, что зарубежные издатели заведомо не хотят переводить сборники рассказов русских авторов. Им подавай роман и только роман.
Но – почему?
Впрочем, и у нас еще два-три года назад ситуация была такая же. Издатели (я имею в виду крупных издателей) на слово «рассказ» делали как бы глухое ухо. Положение это сложилось двадцать лет назад, в пору расцвета свободной книжной индустрии, и не менялось практически до сего дня. Процветал роман, а рассказ, традиционнейший русский жанр, вял, как бледный цветок, который забыли в горшочке в темном углу. Разумеется, рассказы печатались в «толстых» журналах. Но не они делали погоду любого журнального номера, а опять-таки роман «с продолжением». Единственная премия за короткий рассказ имени Юрия Казакова, учрежденная журналом «Новый мир», была хотя и престижна в узких литературных кругах, но, конечно, никак не могла соперничать с «Русским Букером», «Национальным бестселлером» и «Большой книгой», где все лавры, за редчайшими исключениями, доставались романам.
Вообще, наша премиальная политика, которая была задана «Русским Букером» в начале девяностых, была ориентирована на роман. А издатели требовали романов по своим причинам. Роман – это чтиво. Его легко приспособить к сериям, его можно заказывать, для его написания можно даже нанимать литературных «негров», чего с рассказом явно не сделаешь – слишком индивидуальный жанр. Наконец, известный, раскрученный автор может писать романы под авансы. Например, по одному в год, если сил на это хватает и совесть писателя позволяет. Сборники рассказов так не пишутся. Они складываются годами, как мозаика, которая вдруг обретает цельный внешний вид и внутреннюю логику. А издатели ждать не любят. И писатели уже тоже не хотят. Вот и расцвели романы.
Вопрос в том, можно ли это считать расцветом. Наспех рожденные романы жили максимум год-два, умирая вместе с «шорт-листами» тех премий, в которые они попадали. Не попав в «шорт-лист», они вовсе не имели никакой жизни. И бедный автор, писавший роман, может быть, десяток лет, в течение двух-трех месяцев после его выхода уже понимал, что его ребеночек никому не нужен: его не взяли ни в один детсад, ни в одну школу, ни в одну секцию, ни в один вуз, ни на одну работу. Забраковали.
Все писатели знают, что именно на рассказе оттачивается мастерство. Короткий жанр приучает к смирению, к вниманию к каждому слову, к «музыке» художественной речи. Всё лишнее в рассказе «кричит» гораздо громче, чем в повести или романе, а если уж чего не хватает, то этого не искупишь другими яркими страницами, потому что этих дополнительных страниц просто нет. Нацеленные издательской и премиальной политикой только на роман, писатели были нацелены, извините, на графоманство, которое у нас, собственно, и расцвело. Даже под перьями весьма уважаемых и известных авторов. Назовите мне действительно выдающееся явление в жанре русского романа за последние лет двадцать. Равное не то чтобы «Анне Карениной», или «Белой гвардии», или «Доктору Живаго», или «Жизни и судьбе», но хотя бы и «Лесу» Леонида Леонова, или «Острову Крыму» Василия Аксенова, или «Выбору» Юрия Бондарева – нарочно беру писателей принципиально разных, но чьи романы все-таки являли некие вехи в развитии литературы. Боюсь, что не выйдет.
Критики-то назовут. Но вряд ли услышат в ответ одобрительный хор читательских голосов.
Вопрос еще в том, насколько современные писатели способны писать романы и даже… желают их писать. Людмила Улицкая откровенно признается, что писать романы не любит, что ее «Зеленый шатер» был сделан из короткого рассказа, который она в последний момент «выхватила» из уже готового сборника. Вероятно, этот рассказ мы уже никогда не прочитаем.
Я возьму на себя смелость утверждать, что большинство современных авторов насиловали себя, свою художественную природу, когда они писали романы «под премии» или по требованию издательств. Во всяком случае, когда последние два-три года вдруг чуть поменялась издательская политика и стали один за другим выходить сборники рассказов тех же самых писателей, которые до этого выдавали по роману в год, вдруг выяснилось: на короткой дистанции они бегают как чемпионы, а в качестве марафонцев задыхались и быстро сходили с дистанции. Или нет?
Вот Дмитрий Быков… Не могу сказать ничего плохого о его трилогии на букву «О» «Орфография», «Оправдание», «Остромов»), а также его о тетралогии – на разные буквы. Но его недавно вышедший сборник рассказов «Прощай, кукушка!» написан рукой мастера. А романы – всё же рукой ученика.
Вот Михаил Елизаров… Я с восторгом писал о его сборнике рассказов «Мы вышли покурить на 17 лет…», а вот от его романов, в том числе и от получившего «Русского Букера» «Библиотекаря», я восторгов почему-то не испытывал. Может быть, это – мои проблемы?
Мне жаль, что не заметили, не оценили сборник рассказов Ольги Славниковой «Любовь в седьмом вагоне», который вышел три года назад. В малой форме в гораздо большей степени, нежели в романах, сверкает острый, парадоксальный ум этого писателя, не говоря уже о ее точных метафорах. Захар Прилепин сам считает сборник рассказов «Грех» своей главной книгой. Даже не роман «Санькя», который, заметьте, принес ему самый большой успех. Игорь Сахновский, вероятно, тоже неслучайно разбил последнюю книгу прозы «Острое чувство субботы» на «восемь историй от первого лица». Любопытный симбиоз романа и рассказа. Однако, скорее всего – в пользу последнего.
А какими замечательными рассказчиками были Андрей Битов и Владимир Маканин! Они об этом, случайно, не забыли? Очень жаль, если забыли… До слез. Я думаю, что в ближайшее время нас ждет если не расцвет, то все-таки возрождение жанра рассказа. Что-то меняется и в издательской, и в премиальной политике. И пусть в последнем списке финалистов «Большой книги» из четырнадцати позиций только две занимают книги рассказов («Стыдные подвиги» Андрея Рубанова и «Несвятые святые» Тихона Шевкунова), само их присутствие в этом списке тоже о чем-то говорит.
