– Что же вы? – вторглась Евдокия, оторвав Хозяина от важного дела. – Берите…
– Не возьму, – неожиданно для себя отказался Олег Иванович.
– Ка-а-ак? – растерялась Дуся. – Вы же говорили, две не хватает. Больше у меня нет… Вы ж хотели. Почему же?
– Не возьму! – стоял на своем Селеверов, предпочитая не смотреть в Римкину сторону.
– Послушайте! – нарушила границу Дуся и подошла к стоявшему в трусах Олегу Ивановичу. – Вы же хотели. Сегодня надо дать ответ. Другой такой возможности, может, и не представится больше. Римма! – обратилась она к Селеверовой. – Ну что же вы молчите?! Скажите же ему!
– Не велено! – съехидничала Римка и, накинув халат, вымелась в коридор: пусть сами разбираются, если что! А то потом виноватой сделают, как пить дать!
– Олег Иванович! – взмолилась Дуся. – Возьмите. Пусть будет четыре, чтобы не тесно. Ну, захотите, отдадите потом. Берите-берите!
Селеверов взял протянутую сберкнижку, раскрыл ее, внимательно рассмотрел ее содержимое и глухо спросил:
– Последние, что ли?
– Угу… – хмыкнула Дуся. – Смертные… Откладывала…
– У нас похороны, Евдокия, столько не стоят. Тебе бы пары сотен хватило. Зачем так много?
– Сложилось как-то. Думала, чтоб и человека, который хоронить будет, отблагодарить… Опять же, мало ли…
– А как же ты без смертных-то жить будешь? – тянул волынку Селеверов.
– Небось схороните, – грустно улыбнулась Дуся.
– Ты… Знаешь… Евдокия, это… – Олег Иванович вдруг начал заикаться. – Ты… Евдокия, не переживай. И схороню, как положено. И нужды до смерти ни в чем знать не будешь… И деньги верну.
– Как сможете. Все равно ж вам достанется.
– Не надо мне твоих денег, Евдокия, – распустил хвост Селеверов, забыв о том, что стоит в трусах. – Помогла – спасибо тебе. И я, значит, перед тобой в долгу не останусь. Подожди только маленько: всё будет.
Вернулась Римка – в руках докипал чайник с плиты. Смерив мужа внимательным взглядом, от которого не ускользнула свернутая в трубку сберкнижка, она удовлетворенно хмыкнула и вежливо поинтересовалась у Ваховской:
– Завтракать с нами будешь? Или опаздываешь?
Первого совместного утра не получилось: Дуся, как и рассчитывала Селеверова, как всегда, отказалась, сославшись, что опоздает на завод, на что проснувшиеся девочки отреагировали предсказуемо.
– Поспешишь – лошадок насмешишь! – захихикали они, придя в полное благодушие.
– Вы мои хорошие! Кукуси мои! – пропела им Евдокия напоследок, удерживая себя от того, чтобы не сгрести девчонок в охапку и не зацеловать до смерти, пока те не взмолятся о пощаде.
Если в присутствии Хозяина Дуся робела и смущалась, то при Римке старалась как можно меньше ласкать младших Селеверовых, сознательно подчеркивая свое тридцать третье место в общем строю. Да и не любила Римма эти «сопли в сахаре», равно как и любое сюсюканье. Поэтому Дуся в ее присутствии всегда старалась говорить спокойно и выдержанно. Не всегда получалось, конечно, но иногда Селеверова то ли действительно пропускала мимо ушей все эти «слюнявые» словечки, то ли делала вид, что не слышит. Вот и сегодня незамеченными проскочили безумные Дусины «кукуси».
– Ду-у-уся… – заклянчила Элона и протянула к ней ручки. – Не ходи-и-и…
– Нельзя, моя лапочка, а то Дусю будут ругать, – заговорила о себе в третьем лице Ваховская.
– И не только Дусю, – поспешила добавить Римка и для острастки показала девчонкам полотенце с вылинявшим рисунком. – Вставайте давайте…
Девчонки с готовностью вскочили на ноги и запрыгали на постелях: захрустел видавший виды брезент.
– А порвется? – миролюбиво поинтересовалась Селеверова. – На полу спать будете…
– Не будем! – радостно визжали Анжелика и Элона.
– Это почему?
– Потому!
– Почему потому?
– Потому что на полу нельзя спать. Там холодно.
– А где же вы тогда спать будете? – неосторожно задала вопрос Римка.
– У Ду-у-уси! – хором прокричали двойняшки и бухнулись в неубранные постели.
– Коне-э-э-э-шна, – саркастически протянула Селеверова и обернулась к Ваховской, чтобы привлечь ту в свидетели.
Но Дуси и след простыл, ушла, не прощаясь, словно ее и не было.
Обнаружив, что Евдокия исчезла, Римка вздохнула с облегчением и, задрав халат, с остервенением почесала бедро, отчего на нем остались пунцовые полосы.
– Комарик? – вульгарный материнский жест не ускользнул от внимательных глаз Анжелики.
– Чо?
– Комарик? – с пониманием уточнила наблюдательная Лика.
– Го-о-о-споди! – взмолилась мать и заорала: – Да встанете вы или нет? Сколько я ждать буду? Кому сказала? Русского языка, что ли, не понимаете?
Девочки насупились и, словно по команде, сели на раскладушках, спустив голые ножки на пол. Элона с интересом рассматривала пальцы на своих ногах и с удовольствием ими шевелила.
– Можешь так? – позвала она сестру.
– Как?
– Вот так, – ответила девочка и протянула сестре ногу, чтобы та тоже смогла рассмотреть, как здорово шевелятся ее, Элонины, пальчики.
– Могу, – заверила сестру Анжелика и повторила несложное движение.
Встречного «А вот так?» не прозвучало, потому что утомленная дочерями-копушами Римка вконец взбеленилась и запустила в них полотенцем. Девочки с визгом вскочили и с опаской посмотрели на мать.
– Умываться. Подмываться, – командовала Селеверова, разводя в огромном эмалированном тазу теплую воду.
Элона и Анжелика послушно присели в таз и заплескались больше для виду, чем для дела. Мать обернула каждую махровым полотенцем, вытащила и поставила с ногами на два отдельных стула. Вручив сестрам чистые трусы, майку и колготки, она потащила таз с водой к общей уборной. Навстречу попался сам Селеверов с влажным махровым полотенцем на шее.
– Давай вылью. – Олег Иванович остановил жену и взялся обеими руками за таз.
– Не надо, – прошипела разобиженная с вечера Римка и дернула таз на себя с такой силой, что вода выплеснулась на пол.
Селеверов не отпустил рук и, мешая движению жены вперед, закружил ту по коридору:
– Ну что ты бесишься?
– Я-а-а? – картинно изумилась Римка.
– Ты… – пока еще довольно тихо, почти шепотом подтвердил Олег Иванович.
– П-п-пошел ты, – с вызовом заявила она и снова потянула таз на себя. – К своей мамочке, блин. «Не люби, так уважай», – презрительно повторила она вчерашние слова мужа. – Дуй ей в задницу, еще скажи!
– Надо будет – скажу, а скажу – будешь, – внешне спокойно произнес Селеверов и побелел от злости.
