И тогда Селеверов шел, и начинал обязательно с Анжелики, и хвалил дочь за сообразительность, и поглаживал шершавой ладонью по голове с такой силой, что девочка сама уворачивалась от отцовских рук.
– Ну, башка! – как умел, восторгался Олег Иванович, возможно думая, что делает дочери комплимент. – В кого ж ты такая умная?
Вопрос зависал в воздухе – Римма молчала.
– В меня, – ничтоже сумняшеся заявляла Элона и бесцеремонно залезала к отцу на колени.
Анжела багровела и с надеждой смотрела на Селеверова.
– Нет, Лёка… Ты у нас в маму – у той тоже ветер в голове гуляет. Три копейки сложить не может. А вот Лика – в меня. Профессор! Папина дочка.
– Ты меня не любишь? – распахивала синющие глаза Элона, чем вводила отца в ступор.
– Люблю.
– А кого больше?
– Одинаково, – выкручивался Олег Иванович.
Сестрам ответ отца не нравился, потому что в нем не было правды, и девочки это чувствовали.
Окончательное распределение дочерей по секциям – «мамина», «папина» – произошло естественно и органично.
– Папе скажу, – воинственно заявляла Анжела разошедшейся не на шутку сестре.
– Давай, говори. Напугала, – парировала материнская любимица.
– Нехорошо, – встревала Дуся, следившая за эмоциональным балансом в отношениях девочек.
– Хорошо, – успокаивала ее Элона и, стащив с комода кружевную салфетку, примеряла ее перед зеркалом как мантилью. – Красиво?
– Некрасиво, – спорила с очевидным Лика и теребила пухлыми пальчиками вязаную скатерть.
– Это тебе некрасиво! – огрызалась младшая сестра и с упоением кружилась среди коробок, загромоздивших Дусину квартиру.
– Не ссорьтесь! – пыталась примирить девочек Ваховская и каждый вечер перед сном обращалась к Богу за помощью: – Вразуми меня, Господи, старую дуру…
Соломоново решение пришло к Дусе во сне: некто, повадками напоминающий ангела, вел ее по коридору четырехкомнатной квартиры и крылом указывал на запертые двери: Римма, Олег, Элона, Анжела.
– А я же где, Господи? – поинтересовалась Дуся и проснулась с ощущением выполненного долга.
– У девочек должны быть разные комнаты, – заявила она родителям во время очередной экскурсии по новой четырехкомнатной квартире, манящей своими немыслимыми просторами.
– Как же! – раздраженно отметила Римка. – Я почти восемь лет без спальни, а им – отдельные комнаты.
– Почему без спальни? – растерялась Дуся, вспоминая сон.
– Обойдутся твои Лелёки, – отрезала Селеверова и колупнула краску на косяке. – Так и знала! Покрасить нормально не могут. Вон потеки какие!
– Где?! – присоединился Олег Иванович и зачем-то колупнул то же место. На косяке образовалась грязная отметина.
– Тебе делать, что ли, нечего? – набросилась на него жена, любую недоделку в новой квартире воспринимавшая как катастрофу.
Селеверов надулся.
Ожидание измотало супругов, сделало обидчивыми и раздражительными. За шаг до счастья Селеверовы начали ругаться и безостановочно спорить. Одна Дуся передвигалась по новой квартире как блаженная, с любовью поглаживая свежевыкрашенные подоконники и косяки.
– Чуть-чуть осталось, – успокаивала она новоиспеченных родственников и добавляла про себя: «Слава богу!»
– Ну что, Евдокия, – для поддержания разговора интересовался Олег Иванович. – Не жалеешь?
– Да что вы! – расплывалась в улыбке Ваховская и снова вспоминала волшебный сон.
– Выбирай тогда, – благородно заявлял Селеверов и подхватывал Римку под руку.
– Как скажете, – отказывалась от выбора Дуся и по-собачьи преданно смотрела на супругов.
– Нет уж. Ты давай сама…
– Как скажете, – смиренно повторяла Ваховская и опускала глаза.
Последнее слово, как всегда, оставалось за Риммой. В преддверии переезда она неожиданно обнаружила, что мечта о кабинете находится под угрозой. Селеверова заволновалась, а тут еще эта Дуся со своими советами – разные комнаты девкам подавай. «Нет уж! Дудки! Что же мне, в зале жить? – возмущалась Римка. – Как же! Обязательно! Эти сопли будут по комнатам, а нам с Олегом?!»
Селеверова неоднократно рисовала на тетрадном листе план квартиры, пытаясь по справедливости распределить квадратные метры. «Это спальня», – вписывала она в один квадратик. «Это кабинет» – в другой. «Это детская. Это зал». Некуда было деть Дусю, и Римка перечерчивала план заново, и начинала распределять комнаты повторно. Выходило то же самое: как ни крути, Дуся не вписывалась никуда. А если еще по отдельной комнате девкам, то тогда и самой Римме в новой квартире не место. После третьего, четвертого, пятого подхода стало очевидно: кабинета не будет, Лелёкам – одну комнату.
Это открытие Римка переживала три недели, пока не смирилась. «Ну не в кухне же она жить будет!»
– Смотри, Евдокия, – в который раз наседал на Ваховскую Хозяин. – На днях переезжаем. Куда свое барахло ставить будешь?
В поисках места для «барахла» Дуся еще раз обошла квартиру, но так ни на чем и не остановилась.
Переезжали в один день: Дусю уже изрядно уставшие грузчики загружали последней.
– Осторожнее! – бросалась Ваховская на помощь парням и пыталась сама подать в машину ту или иную коробку.
– Не мешай, мать, – останавливали ее такелажники и утрамбовывали в кузове грузовика нехитрый Дусин скарб.
Последним из опустевшей квартиры выносили обшарпанный сундук, долгое время простоявший в коридоре. Увидев его, Римка возмутилась и остановила процесс:
– С ума сошла! Ты б еще с собой лавку от подъезда прихватила. В новую квартиру – такое старье!
– Ну что вы, Римма, – растерялась Ваховская и развела руками. – Это же мамина память. Куда ж я без него?! Там же вещи…
– Какие у тебя вещи? Две чашки, три ложки. «Мамина па-а-амять», – передразнила Евдокию Селеверова. – Столетняя рухлядь это, а не «мамина память». Разгружай давай «мамину память» – все равно ставить некуда!
После Римкиной тирады Ваховская сгорбилась и заметалась, не в силах принять решение. Она перебегала с места на место: от машины к подъезду и наоборот, пока грузчики не закричали:
– Слышь, тетка! Ты давай рожай быстрее! Грузить или оставлять? Время поджимает…
Дуся просительно посмотрела на Селеверову, но ровно через секунду поняла, что ни на какие уступки Римка не пойдет, а если просить, то не пойдет точно. За эти семь лет она уже достаточно хорошо изучила ее характер, поэтому в бессилии опустила руки и тихо ответила:
– Оставляйте. Может, добрые люди приберут. На дачу или куда там…
– Разбирай, мать, барахло свое. И едем.
