Дуся склонилась над сундуком, любовно провела по крышке ладонями, звякнула замком и скорбно замерла над «маминой памятью».
– Быстрей давай! – прикрикнула на нее Римка и взобралась в кабину грузовика. – Тоже мне, спящая красавица…
Ваховская засуетилась, подняла крышку, оклеенную изнутри этикетками с папиросных коробок, оглядела содержимое сундука и на секунду задумалась.
– Быстрей! – торопила ее Селеверова, не обращая внимания на горестное выражение лица той, благодаря которой сегодня оказался реальным этот переезд.
Евдокия откинула серую суконную тряпку, покрывавшую вещи, немного подумала, провела рукой, словно слепая, и вытащила из сундука два фотоальбома, затянутых в плюш. Зажав их под мышкой, она аккуратно, точно хрустальную, опустила крышку на место и перекрестилась.
– И это все? – язвительно поинтересовалась Римка.
– Все, – выдохнула Дуся и смахнула слезу.
Такелажники оживились, с лязгом закрепили борта грузовика и в предвкушении финала радостно загалдели:
– Не грусти, мать! Зять новый купит. Мадам попросит – Иваныч сделает.
Дусе не был нужен новый сундук. Ей был нужен этот – обшарпанный, дореволюционный, единственный, хранивший память о безвременно ушедшей маме, которую Евдокия и в глаза-то не видела. Только на фотографии. Дуся чувствовала себя предательницей по отношению к родителям. В душе смиренницы Ваховской росло несвойственное ей сопротивление. Но женщина усилием воли погасила назревавший бунт и взобралась в кабину, где ждала ее сердитая Римка, около которой предстояло прожить еще какое-то, одному Господу Богу известное время.
«Ну… сколько Бог даст», – подумала про себя Дуся и произнесла вслух:
– В добрый путь.
Селеверова скептически посмотрела на нее и усмехнулась:
– Не бойся… без куска хлеба не оставим…
– Да что вы! – привычно всплеснула руками Евдокия Петровна. – Разве я об этом?
– Не зна-а-а-аю… – многозначительно протянула Римка и отвернулась.
Селеверов встречал грузовик около подъезда, стоя под ноябрьской моросью в одной рубашке с закатанными рукавами.
– Батюшки! – заохала Евдокия. – Совсем раздетый… Зима на улице… Иззябнет…
– Не скули, – грубо оборвала ее Римка и спрыгнула из кабины на землю.
– Все? – устало поинтересовался Олег Иванович, подозревавший, что придется гонять рабочих еще один раз.
– Все, – подтвердила жена и, не глядя на Дусю, нырнула в пустой пока подъезд: Селеверовы переезжали одни из первых. Откуда-то сверху доносились девчачьи голоса, принадлежность которых Римка определила безошибочно.
– Смотри, мама поднимается, – сообщила сестре Анжела.
– Опять кричать будет… – узнала голос своей любимицы Селеверова.
– Не будет, – пообещала Лика и, вставив ноги в промежутки между прутьями перил, свесилась вниз.
Римка задрала голову и прокричала снизу:
– А ну слезь, пока вниз не свалилась! Живо в квартиру! Кому сказала?!
– Я же говорила, будет, – пробурчала Элона, но перечить матери не решилась и первой испарилась в темном коридоре нового жилья.
– Ну… – по-хозяйски вошла Римка и любовно провела по обоям руками. – Выбрали комнату?
– Это моя! – взвизгнула Лёка и понеслась, скользя по покрытому лакированным паркетом коридору, в комнату, которую мать облюбовала себе под спальню.
– Мимо! – небрежно обронила Римма и поинтересовалась у старшей дочери: – А ты?
Анжелика ткнула наугад в сторону и попала в отнятый у Селеверовой кабинет.
– И ты туда же! – проворчала Римка и вошла в комнату, расположенную между теми, что понравились девочкам. – Вот здесь жить будете…
– Нет! – возмутилась Элона и встала в проходе.
– Это почему это нет?
– Потому что Дуся сказала: у меня будет своя комната.
Селеверова прищурилась, посмотрела на дочь и глухо переспросила:
– А кто такая Дуся?
– Никто, – подсказала ответ сестре Анжела.
– Вот именно, что никто , – согласилась со старшей дочерью Римка, медленно надвигаясь на Элону.
– Сама никто, – не осталась в долгу младшая и на всякий случай ретировалась в коридор.
– Никто, говоришь? – переспросила ее Селеверова и двинулась за ней следом.
Благоразумная Анжелика отодвинулась в сторону.
– Значит, никто?
Лёка молчала, делая вид, что ничего не говорила.
– А ну иди сюда!
Девочка, опустив голову, подошла к матери.
– Никто, значит? – еще раз угрожающе тихо повторила Селеверова. – А вот раз я никто (обняла она дочь за плечи), то и топай отсюда… Во-о-он в ту сторону. На выход…
Элона даже не тронулась с места, чем привела мать в бешенство.
– П-п-пошла во-о-о-н! – заорала Римка и подтолкнула дочь в спину с такой силой, что та чуть не рухнула на пол. – Впере-о-о-од!
Лёка раздумала отстаивать собственную правоту и проворно засеменила ко входной двери.
– И ты то-о-оже! – продолжала кричать Селеверова, теперь обращаясь к старшей дочери.
– Почему? – некстати уточнила Анжела и тут же получила подзатыльник.
– Я перед тобой что, отчитываться буду? Кому сказала?!
– А что случилось? – поинтересовалась входящая в квартиру Дуся именно в тот момент, когда толстая Анжела с непривычной для себя резвостью улепетывала от матери.
– Твое какое дело? – тут же нагрубила Римка и прокричала мужу: – Попробуй их только впусти!
– Там же холодно, – робко напомнила Дуся.
– Ничего! Здоровее будут.
– Му-у-сь, – миролюбиво протянул Олег Иванович. – Ты чего разошлась-то? В подъезде дверь открыта – студено. Потом же сама жалеть будешь.
– Тебя не спросила! – нахамила Римка супругу, перестав соблюдать даже элементарные правила приличия.
Селеверов сдвинул брови. Поставил на пол ящик с инструментами и подошел к жене так близко, что слышала его только она:
– Ошалела от счастья, что ли?
Римка попыталась повернуться к мужу спиной, но тут же была водворена на место властной рукой Хозяина:
– Еще раз рот откроешь…
– И что будет? – не удержалась Селеверова.
– Ничего не будет, – спокойно пояснил Олег Иванович. – И тебя в том числе.
– Напугалась!
– А не надо пугаться, – оборвал жену Селеверов. – Не надо. Ты просто знай. Ррр-а-аз, – Олег Иванович с такой силой саданул по стене кулаком, что хрустнули обои, – и нет…
