– Зачем они тебе?
– Чтобы пахло хорошо.
– От платья? – с пониманием уточняла девочка.
– Отовсюду.
Откуда было знать глазастой юности о том, что запах – это единственное, что рождало в голове слепой женщины стойкий образ красочных мозаичных соцветий, напоминающий о великолепии внешнего мира. И смятые лепестки в глубоком кармане домашнего платья превращались в вещественное доказательство его существования.
Нина Николаевна набивала ими полотняные мешочки и вкладывала их в уложенное стопкой постельное белье, прятала под подушки, а некоторыми особенно благоухающими экземплярами перекладывала страницы истершегося от старости молитвослова.
Увидев бабушку стоящей на коленях перед иконами с книжкой в руках, внучка не удержалась и все-таки спросила:
– Ты же не видишь ничего. Зачем тебе книжка?
– Много ты знаешь, – возмутилась Нина Николаевна. – Видеть-то не вижу, а вот открою на нужной странице и сразу вспомню.
– А как ты нужную страницу-то найдешь, если не видишь? – продолжало жестокий допрос юное создание.
Слепая, как правило, не удостаивала ее ответом и начинала интенсивно бормотать слова молитвы, всем своим видом показывая всю неуместность разговора.
– Ничего не понимаю, – подходила девочка к деду. – Ничего не видит, а сама словно со страницы читает.
– Совпадает?
– Совпадает, я проверяла.
– А зачем проверяла?
– Ну, интересно же, дедуль.
– Мне же вот не интересно, что там написано, а ты зачем?
– Тебе не интересно, потому что ты татарин, а бабушка русская.
– И не поэтому вовсе. Что ты думаешь, я вашу Библию не читал?
Внучка пожимала плечами и отворачивалась.
– Я и Коран читал. И Тору читал.
– И что? – сдавалась томимая любопытством девочка, плохо представляя, что такое Библия, не говоря уж о Торе и Коране.
– А ничего, – посмеивался дед. – Везде одно и то же. И вообще, когда человек молится, к нему не заходят, не отрывают, не беспокоят, одним словом – дают с Богом поговорить. Ты чего Нину Николаевну тревожишь?
– Ничего я ее не тревожу. Слышу, она разговаривает. Значит, проснулась.
– Она, знаешь ли, так каждое утро разговаривает. И вечером разговаривает. Поговорит вот со своими ангелами и архангелами, а потом молчит полдня, так нащебеталась…
– Ничего она полдня не молчит. Она по телефону потом разговаривает.
– Так не молится же! – подвел итог дед и, напрочь забыв о предостережениях, только что поведанных внучке, громко позвал жену: – Нина Николаевна!
Называли друг друга старики странно: не так, как все нормальные люди. Фарид Иззахович звал супругу по имени-отчеству, а среди своих – «бабушка» и «мама». Нина Николаевна использовала еще меньший запас слов, точнее одно – «дедушка». «Дедушка, у нас там есть что-нибудь поесть?», «Дедушка, Ляля звонила? А Илюша?», «Дедушка, а куры-то нынче почем?» и так далее.
Со стороны это казалось довольно странным, особенно для тех, кто видел этих стариков вместе, всегда под руку, внешне одинаково пожилых, но один почему-то именовался «дедушкой», а другая – «Ниной Николаевной».
Когда вечерами дедушка уходил играть в шахматы, Нина Николаевна, если погода позволяла, спускалась на улицу, опираясь на подожок и тщательно нащупывая каждую ступеньку. Оставив жену на попечение говорливых соседок, Фарид Иззахович с шахматами под мышкой шел к соседнему подъезду, где собиралось разнокалиберное мужское дворовое братство: от инженера до бывшего уголовника. Места хватало всем.
Выиграв, дед закуривал, хотя, как уверял сам, бросил это дурное дело лет десять тому назад.
– А тогда зачем, дядя Федя? – интересовались мужики.
– А чтоб интерес был. Трофей, так сказать.
У Нины Николаевны развлечения были иного свойства. Лишенная возможности передвигаться свободно, она внимательно, чуть склонив голову набок, слушала соседок.
– Да что вы! – время от времени восклицала Нина Николаевна, не глядя собеседнику в глаза, но безошибочно, по слуху, определяя его местоположение в пространстве.
Сама она говорила мало, предпочитая, из суеверных соображений, скрывать дела семейные. И советовать Нина Николаевна тоже не любила, даже побаивалась, потому что всегда относилась к слову с невероятным пиететом, как и было написано в Библии: «Сначала было Слово…»
– Слово – это все, – воспитывала она внучку, чаще других приезжавшую к бабушке погостить. – Слово ранит, слово лечит…
– Слово калечит, – передергивала в рифму девочка.
– А хоть бы и калечит, – сердилась Нина Николаевна и гнала внучку домой от дурных соседских глаз, чтоб, «не приведи бог, ребенка нам не испортили».
В отличие от оптимистично настроенного фаталиста-мужа, она верила в порчу, в нечистые намерения и губительную по своему воздействию на человеческое здоровье зависть.
– Девочка у нас славная, красивая, умная, того и гляди… – заикалась было Нина Николаевна, а потом замолкала. – Тьфу, тьфу, тьфу…
Для очищения в доме держали святую воду, разлитую в бутылки с надписями, по какому случаю и в каком году. При внимательном рассмотрении, да еще ревизорским взглядом, в шкафу можно было обнаружить бутылки, запись на которых датировалась пяти-, а то и семилетней давностью. И потому, если возникала потребность умыть внучку (внучек), Нина Николаевна просила мужа отыскать среди этой водосвятной коллекции самую давнишнюю. Видишь ли, считала она, чем старее, тем ценнее. «Старый конь борозды не портит», – оглашала Нина Николаевна непонятную для внуков пословицу и приступала к чтению Богородицы двенадцать раз кряду. Святая вода в этот момент расходовалась щедро, проливалась на пол, но вытирать ее она не разрешала, свято веря в то, что, где святая вода капнула, там особая благодать и Божий дух.
– Упадешь ведь, скользко, – ворчал Фарид Иззахович. – Посмотрим тогда, какая благодать на тебя снизойдет! Возись потом с тобой.
– Уймись, дедушка! – гневалась Нина Николаевна и называла мужа «нехристем». – Много, я смотрю, ты понимаешь.
В этом вопросе перечить жене Фарид Иззахович, человек мира, одинково далекий от всех религий, не осмеливался и потому покорно ждал, когда высохнет пол.
Святую воду в дом привозили по большим праздникам. Чаще – соседки. Сама Нина Николаевна такой возможности практически не имела и позволяла себе столь далекое путешествие крайне редко и всегда в сопровождении мужа. Надо ли говорить, что поездка в церковь для незрячей Нины Николаевны являлась большим событием, ибо требовала огромных усилий со стороны обоих супругов. Потому что храм на другом конце города, на Воробьевке, и потому что ехать на трамвае: попробуй на подножку ногу-то задери! Высоко.
