— Я… Нет… Я не смогу… Я точно знаю, что не смогу одна…
— Мам, ну хватит! Что мы об одном и том же! А еще спрашиваешь, почему папа вот так ушел! Да потому и ушел… Разве с тобой можно нормально поговорить? Ты же никого, кроме себя, не слышишь! Для тебя же главное — это твои придуманные страхи, твоя фантазийная немощь! Выставляешь их впереди себя, как оружие! А только это не самое хорошее средство, к твоему сведению, этим около себя мужчину не удержишь… Ему не бабья немощь нужна, а наоборот, сила и ласка. И не страхи, а смелость. Такая вот обратная реакция получается… Да ты хоть знаешь, мам, к кому он ушел? Ты же меня не спросила даже!
— И… К кому?
— К Валентине.
— Кто это — Валентина?
— Ну, ты даешь… Это ж его работодательница! Ну, которую он на машине возит!
— Погоди… Это что же… К Вассе Железновой?!
— Ну да… Я и забыла, что у нее такое прозвище смешное. А вообще, точно, прямо не в бровь а в глаз! Точно, Васса Железнова! Та еще бой-баба! Чего захотела, того и добилась! Бизнес расцвел, денег полно, теперь можно и замуж сходить! А для этой цели и личный шофер сгодится! А что, у нас папочка очень даже презентабельно за рулем крутой тачки смотрится…
— Слав, не надо. Прекрати. Я все поняла, не надо комментариев.
— Ну, не надо так не надо… Я просто тебя рассмешить хотела…
— Ага, спасибо. Рассмешила.
Слезы хлынули новой волной, и пришлось убежать в ванную, поскольку заверещал в прихожей дверной звонок — Максим вернулся из супермаркета. Закрыла дверь на защелку, пустила воду, принялась нервно плескать себе в лицо, захлебываясь слезами. А испуганное сознание подсовывало из памяти лицо Вассы Железновой — безликое в своей холодной надменности. Да, ни одна симпатичная эмоция не задержалась у этой бизнес-леди на лице — только калькулятор в глазах и надменность. А само лицо… Некрасивое вовсе. Колхозно-бабье.
Села на край ванны, прижав холодное полотенце к глазам, потрясла головой, изгоняя неприятный образ. Значит, Валентина, Васса Железнова. Нет, как же так… Он что, совсем с ума сошел? Ее же нельзя любить ни при каких раскладах! Она не женщина, она железный сейф с деньгами… Она его купила себе, что ли? Сашу? С его честностью и тихой молчаливой порядочностью? Нет, этого не может быть.
— Мам… Как ты там, все в порядке?
— Да, Слав…
— Тогда выходи, проводи нас.
— Да, иду.
Уже стоя в дверях, Славка внимательно вгляделась в ее лицо. Потом произнесла тихо:
— Мам, я очень часто к тебе приходить буду.
— Да ладно, не надо.
— Хм, не надо, главное. Обижаешь! Тебе и сейчас хочется, чтоб тебя пожалели, да?
— Нет, Слав. Я имею в виду — по обязанности не надо. Если только сама захочешь. У тебя и без меня дел много.
И всхлипнула прерывисто. И опустила глаза, и впрямь чувствуя себя не матерью, а обиженной девочкой.
— До свидания, Марь Сергевна… — печально проговорил Максим, стараясь не глядеть в ее сторону. — Посмотрите в холодильнике, я там накупил всего.
— А сахару забыл! — сердито повернулась к нему Славка. — Мама, между прочим, чай всегда сладкий пьет!
— Да, кстати, я мед купил! Вы пока с медом чай пейте, Марь Сергевна.
— Хорошо, Макс. Спасибо. Идите.
— Мам, точно все в порядке?
— Да, Слава, да. Пока.
— Пока…
Дверь захлопнулась. Секунда прошла, пять секунд. Тишина, противно звенящая. Показалось, и внутри что-то захлопнулось, болезненный спазм прошел по всему телу. Это чудовище пробудилось, наверное. Радуется, что она осталась одна… Можно приступить к своему черному делу. Интересно, куда оно своими клыками в первую очередь вопьется? В сердце? В мозг? А может, в душу?
И сразу навалилась усталость. Добрела кое-как до кухни, села за стол, зажала уши ладонями, чтобы не слышать эту жуткую тишину. Почему они не верят, что ей страшно? Страшно — совсем одной? Почему? Что она им сделала плохого? Ведь ничего, абсолютно ничего… Любила, как умела. Насколько силенок хватало. Она ж не виновата, что немного их, этих силенок… Нет, как там Славка давеча про Сашу сказала? Ему не бабья немощь нужна, а наоборот, сила и ласка? И не страхи нужны, а смелость? Да, все так… Но ведь не пойдешь в лавку, страхи на смелость не поменяешь. Если они с детства в тебе живут, в кровь вошли…
Стоп, стоп. А вот про это уже не надо. Даже самой себе не надо. Потому что это уже харакири получается. Надо просто взять и убежать от тишины… Хотя бы в сон. Выпить снотворного и провалиться в сон. Хорошо, что завтра суббота…
* * *
Назойливая мелодия лезла в сон, противная такая. Откуда она взялась? Ах да, балкон на ночь оставила открытым… Сосед забавляется, Вениамин Петрович, старый павиан и сладострастник. Дворовая тайная кличка — Венечка. Пока супружница по субботнему рынку шастает, включил диск с любимой группой. Громко включил, на всю катушку. А так бы еще спала и спала!
«…Лучшие друзья девушек это бриллиа-а-а-нты…» — затянула свое бесконечное «а» любимая Венечкина группа. Да уж… С друзьями девушек все до боли понятно. А самый лучший друг брошенных женщин кто, интересно? Снотворное феназепам?
Да, неслабое такое снотворное. Но и то до конца Венечка «подружить» с ним не дал. Можно, конечно, на балкон выйти, сказать ему пару сердито-вежливых слов. Он хоть и старый павиан, но безобидный, нахальства для ответных «сердито-вежливых» у него в загашнике явно не найдется. Ну да ладно. В любом случае на эти «сердито-вежливые» эмоциональные резервы нужны. А их нет, резервов-то. Пусто-пусто, даже на минусе. Так пусто, что в голове звон стоит. И лучше встать с постели, если проснулась. Потому что лежать в отсутствие резервов — еще хуже. Вставай, прикидывайся живой, хоть жизнь твоя на самом деле закончилась. Но кофе-то можно попить напоследок? Черного, крепкого, с лимоном и кардамоном?
В душ не хочется. Даже умываться не хочется. Может, потом, после кофе… Жаль, курить нельзя, слабые бронхи не позволяют, сразу дыхалку перекрывают. А так бы — милое дело… Сначала сигарета, потом кофе. После кофе — опять сигарета. Потом опять кофе… Глядишь, и не до страхов бы стало. Глаза бы из орбит вылезли, и все дела. Саша придет, а она сидит за кухонным столом, глаза рядом лежат на блюдечке. А что, любуйся картинкой! Какая тебе разница, с глазами я или без… Все равно всегда слепая была…
Фу, придет же с утра в голову. Лучше бы умылась. А теперь уже поздно — кофейная пенка в турке зашевелилась, поползла вверх. Так, где моя любимая чашка… Ага, сахара нет. Ладно, можно и без сахара. Зато лимонов — сколько угодно. Максимушка вчера постарался.
А за окном — ничего, погода хорошая. Солнышко светит, птички поют. Судя по всему, сейчас примерно половина десятого. Суббота. Никуда идти не надо. Ни к кому. И к ней никто не придет. Надо же, а раньше и не думалось об этом… В смысле — ни я к кому-то, ни кто-то ко мне. Саша по субботам всегда работал, и утренние посиделки за чашкой кофе тихим удовольствием числились. А в это утро вдруг… Ой, да отчего вдруг-то? Все ж понятно. Наверное, это первая ласточка одиночества — такая невыносимая тревожность затворничества. Здравствуй, ласточка, залетай, будь как дома, помогай менять статус затворничества. Раньше оно защищенным было, оттого и комфортным, а сейчас…
