Легко представить себе уязвимость подобного расположения. Особенно неуютно было редким мигрантам (а эфесты в какой-то момент открыли пределы своих владений людям и гиптам – любым переселенцам или сезонным работникам): когда жители эфестских выселок не находились на работе в городе, они были распахнуты неуютным просторам степей, лавинам, сходившим с иглистых гор, разливам рек и нападениям неподконтрольных людей, выплескивавшихся из этих гор, степей и лесов; они были беззащитны перед набегами диких зверей и причудами стихий, не ограниченных хитрыми инженерными гиптскими сооружениями. Кроме того, на «посадских» не распространялись обязательства и юрисдикция городских властей и служб. Не помогало делу и то, что эфесты были крайне надменны и пускали чужаков внутрь своего общества лишь физически, но более никак: коренные представители разочарованного народа почти не общались с приезжими, мигрантов не брали на работу к правителям, выборных органов во владениях эфестов не было, а назначений на должности приезжие не получали. Вообще, на человека или гипта (за исключением тех фамилий, что ассимилировались во времена Борани), вступившего в пределы эфестского поселения, смотрели спокойно, но без особенной любви. Поэтому тем, кто прибился к разочарованному народу, приходилось мириться с сервильным положением и селиться «за оградой», пусть виртуальной, где страшное пространство необжитого материка вселяло в неэфестов ужас. Коренное же население эта пугающая пустота мало заботила: приезжих они особенно не жаловали, хоть и не ущемляли ни в чем, а войско Эгнана, вопреки опасениям Орранта, боявшегося, что некогда столь совершенные физически его сограждане выродятся в беззащитных слабаков, по-прежнему было самым эффективным. Да, эгнанты были вооружены довольно однообразно, но двух сердец, непобедимых луков и мечей им вполне хватало, а мужество и упорство их после Санганда вошли в поговорку. В сочетании с тем, что эфестских царей в обязательном порядке обучали началам волшбы, а также благодаря таинственным защитам и ловушкам гиптов (ни защит, ни ловушек этих никто никогда не видел) желающих тягаться со Страной в могуществе не было вовсе. Потому-то Эгнан и без крепостных стен существовал спокойно. Кроме того, ни один правитель в здравом уме никогда не пошел бы войной на Родину Эфестов, потому что были у них и еще защитники – весьма неожиданные…
Читатель помнит, что жители полых холмов были наивно жестоки к слабым младенцам: они отправляли их далеко к северному устью Мирны, на верную гибель. (Практиковался такой бесчеловечный отбор долгими поколениями эфестов, и лишь спустя сотню лет после Орранта один из царей постановил прекратить его – не из каких-то сентиментальных соображений, а потому что понял, что из слабого потомства вполне могли вырасти воины лучше, чем из сильного, только и требовалось-то для этого, что отдельная подготовка да поддержание в детях постоянного чувства благодарности за подаренную им жизнь.) Сложно сказать, сколько агукающих, перекатывающих туда-сюда огромные синие глаза малышей таким образом уплыли в объятия убийственного холода – но совершенно точно были их не десятки, скорее сотни.
И погибали не все они.
Мы не можем сказать совершенно точно, что за странной силе на негостеприимном севере этого мира приглянулись эфестские дети: нет у нее ни названия, ни описания, возможно, то была просто игра странного стечения обстоятельств. Какое холодное существо воспитало первого эфестского ребенка – и как последующие дети нашли его и присоединились к нему? Как бы то ни было, начиная с какого-то момента на севере Белой земли возникла странная изолированная колония существ, которые не были, наверное, эфестами в строгом понимании этого слова, – но как еще назвать их? Существа эти были холоднее, мрачнее и выносливее обычных эфестов настолько же, насколько эфесты в этих отношениях превосходят людей. Нежизнеспособные младенцы в ледяных скалах Мирны превращались в абсолютных воинов, хотя воевать им было не с кем. И хоть было их не столь много, а женщин среди них было куда больше, чем мужчин, они довольно быстро распространились по северу этого мира, благо он практически пуст, а продвигаясь на восток, нашли и основной северный форпост людей: Ламарру.
Как и некоторые другие упомянутые города, Ламарра стояла на океаническом берегу, только на северо-востоке материка, а не на западе, как Камарг, или на северо-западе, как Маритим. Поселение это было очень старым – люди основали его задолго до Камарга – и много в чем могло похвалиться первенством. Именно Ламарру первую обнесли стенами, здесь первыми придумали закрытые доки, тут впервые вышли в открытое море и для сношения с далеким внешним миром разводили кипенно-белых лошадей, равных которым не было во всем Уре, наконец, именно риане (так называли жителей Ламарры) первыми получили гражданства и фамилии и научились разбивать ландшафтные парки. Да, город был могуществен и красив! Заложенный амфитеатром на высотах самого неприступного горного массива на всем материке, он гордился своей неприступностью и открывал лицо лишь ледяному океану, который здесь называли Родоначальным. Ламарра была повенчана с севером и жила в спокойном осознании своей защищенности от беды, ибо никто не понимал холодных угроз лучше риан.
За исключением, конечно, детей эфестов: те не просто жили с севером рядом, но были плотью от плоти стужи, льда и снега.
Потому-то в стародавние времена Ламарра покорилась вышедшим из моря детям эфестов очень быстро: печальная правда состояла в том, что горожане были готовы сколько угодно сопротивляться осаде (такое уже случилось, когда с войной пришли камаргиты), но совершенно не представляли себе, что делать с высокими нагими существами, появившимися из синей глубины. За несколько часов тысячи и тысячи Детей переправились со своих родных льдов в воду и стройными отрядами вышли из моря, и Ламарра, подняв руки, сдалась. Дети заняли дворец Даэза (уже несколько веков именно эта династия управляла городом), а затем патрулями разошлись по городу – убедиться, что никто им не сопротивляется. Так они нашли и знаменитые конюшни Ламарры, в которых стояли прекрасные белые лошади.
– Эти звери не как те звери, которых мы видели, – заметил один из Детей. Его звали Аза`лти. Они говорили на очень примитивном языке, который, однако же, был весьма похож на эфестский.
– Это так, – сказала девушка, которая пришла с ним. Ее звали Сефальт. – Они живут отдельно, а те звери заботятся о них. Возможно, это более старшие звери? Более важные.
– Нет, – отвечал Азалти, подумав. – Власти нет без просторов. Эти звери живут в маленьких просторах. А те жили в больших. Те звери как люди.
– Давай выпустим их, – предложила Сефальт.
– Давай, – согласился Азалти.
Они открыли двери конюшни и встали рядом, оглядывая Ламарру. Спустя какое-то время из дверей вышел конь и тщательно обнюхал Детей.
– Чего ты хочешь? – спросила Сефальт у коня. У Детей было принято разговаривать с северными животными, ибо они – и Дети, и животные – были редки, и надо же было разговаривать хоть с кем-нибудь. Но конь ничего не ответил, а вместо этого почему-то положил голову ей на плечо, закатил огромные глаза и вздохнул.
– Чего он хочет? – повторила Сефальт, автоматически погладив коня по голове. Азалти пожал плечами.
