– Ну что, малыш? – бодро адресовался Орах к младенцу. – Не особо-то тебя взволновало известие о смерти моего бедного братца? – Проговорив эти странные слова, Орах продолжил: – А вот маменька твоя, говорят, вначале все плакала как оглашенная, а теперь спит. Спит уж более двенадцати часов и на звуки извне не отзывается. И пускай себе спит, как по мне.
Орах помедлил, будто ожидая, что ребенок ответит ему, но никакой реакции не последовало; тогда он вернул дитя няне, подошел к окну и, приоткрыв ставень, с интересом воззрился наружу.
– Ничего не изменилось от смерти Кэтанха, – заявил он. – Мир лишь делает вид, что позволяет нам управлять им, а сам живет по своим законам. Говорят, в городе появились Наездники. Днем. Почему? Только их нам не хватало.
Нянюшка мелко покивала рогами и, словно не приходя в сознание, выпалила:
– Говорят, военачальника Кэтанха кто-то убил, ваше лордство. Как будто из стены вылетела арбалетная стрела и вонзилась ему прямо… в правый глаз!
Высказавшись, Коза закатила глаза и застыла в странной кататонии, как будто готовая упасть в обморок. Орах постоял, глядя на женщину в козьем колпаке, а потом издал мрачный отрывистый смешок:
– Да уж, из арбалета – в правый глаз… для самоубийства это было бы чересчур изобретательно! – Военачальник наклонился над замерзшей няней и прошептал ей в ухо: – А ведь все уверены, что его убил я. Охочий до власти младший брат убивает старшего, которому власть уже приелась, но отдавать ее он не собирается. Пикантности сюжету придает то, что братья – близнецы. – Орах вздохнул. – Что ж, может, и убил. История все расставит по своим местам. Когда-нибудь.
Пожав плечами, военачальник бросил критический взгляд на одноногую люльку, куда няня успела опустить младенца, и вышел.
Продолжим путешествие по дворцу. Вот по узкому каменному коридору едет толстенький пони, а нем сидит верхом женщина, прядущая бесконечную белую пряжу. Нить так и вьется за ней, а она бормочет себе под нос:
– Вейся, шерсть козлиная, вейся, шерсть ослиная, вейся шелк из васильков, вейся атлас из волос моих… – Женщина наклонилась, чтобы поместиться под аркой, и въехала в кухню, обращаясь к шеф-капралу: – Все ли готово к поминальному пиру, Бересклет? Заплел ли ты лапшу в большой хлеб?
[107]
– Да, ваше превосходное сиятельство, госпожа военачальница Ицена! – отвечал шеф тоном профессионального идиота. – Совсем почти заплел! Станем готовить мясные дрова!
[108]
– Бересклет расплылся в улыбке. – Рад я, как есть, видеть вас в добром здравии и, так сказать, на коне! И при прочих достоинствах. – Без перехода повар нырнул в какое-то отверстие и отвесил там кому-то тумака. Через секунду его голова снова показалась в кухне: – Какие будут распоряжения у вашей женской милости?
Леди Ицена – вдова военачальника Кэтанха, судьбу которого в ужасе обсуждало все поселение, – рассеянно подернула нить, зацепившуюся за щербинку в пороге, и та с готовностью порвалась. Ицена, как будто только и ожидавшая этого сигнала, чтоб драматически свалиться с пони, поднялась, не позволив никому помочь себе, и ответила, едва сдерживая скорбь:
– Полагаюсь на тебя, Бересклет. Пусть перепробуют все кушанья. Пусть ни один хлеб и ни одна виноградина не окажутся на Нашем столе неоткушенными. Пусть раскалят зубцы всех ножей и лезвия всех ложек. Пусть подают нам голые девушки. – Ицена рассеянно отправила в рот пригоршню зерна из плошки и продолжила указания: – А фына моего Фаэтона пуфть напоят фнотфорным молоком и запрут до фамой ночи.
– Госпожа Ицена, ваша военачальницкая милость, – растерялся Бересклет, – про сына мне никак знать не требуется. Я по кухне хлопочу, по столу да по блюдам. А по его маленькой светлости будущему командиру – это, при всей почтительности и с благозаверением, лучше пожилой женщине приказ указать, что в обличье козы. – Тут шеф-капрал совсем смутился: – А девушки… так заведено, чтоб поминальный пир был в молчании и без увеселений…
Ицена налилась иссиня-красным цветом, как зрелая слива.
– Камень! Дерево! Земля! – закричала она с яростью, немного комичной, как всегда бывает у людей апоплексического склада. – Да чтоб забрали тебя Жуки! А ну-ка не перечить мне и не спорить со мною же!
Высказавшись, военачальница развернулась в вихре рассеченного лилового траурного полотна и вышла. За ней из свода арки упала стальная решетка, отрезавшая от дворца кухню, где во владениях Бересклета остался флегматичный пони. Не обращая внимания, что обдирает редкое полотно о выступы камней узкого коридора, Ицена широким шагом проследовала по коридору и, в священном гневе своем не замечая, как прошла западную анфиладу и баптистерий (или его здешний аналог), пересекла атриум и, спустившись по винтовой лестнице, вошла в низенькую дверцу со звездчатой решеткой. Там она опустилась на приземистую скамейку и адресовалась к сидевшему над тяжелой книгой маленькому человеку в комичном остроконечном колпаке, расшитом звездами.
– Галиат. Единственный нормальный человек на этом безумном острове и уж точно – в этом проклятом дворце. Скажи, где мой муж?
Придворный преобразователь Галиат повернулся к военачальнице, демонстрируя половину лица, закрытую улыбающейся серебряной маской. Голос его звучал спокойно:
– Лорд Кэтанх мертв. Есть еще лорд Орах, что станет военачальником, а через какое-то время вашим мужем. Он пока, сколь мне известно, жив и занимается приготовлениями к поминальным церемониям. Что до Кэтанха, – продолжил Галиат ровно, не глядя на Ицену, – то можно спросить о нем у кого-нибудь из змеиных наездников, которые с одинаковой легкостью попирают сочные земли живых и пепельные долины покойных.
Военачальница собрала расплетенные косы и уложила их в спираль на голове, скрутив ее так туго, что глаза ее как будто растянулись к вискам, отчего она почему-то стала миловиднее.
– Ложиться в постель с двойником покойника, – заговорила она снова. – Все думают, что нет никакой разницы. Ведь Кэтанх был так плох, а Орах так хорош. Кэтанх изменял мне со всем Рэтлскаром, а Ораху нет до меня дела. И если он избавился от плохого брата, он избавится и от моего сына, ведь тот вырастет и вспомнит отца… Я боюсь наездников, Галиат. Скажи, сможем ли мы еще жить в нашей твердыне? Или пришли последние дни?
Галиат вздохнул и закрыл книгу.
– Прелесть истории в том, что она не повторяется, а наоборот – ищет для повторяющихся людей новые отдушины. Лорд Орах убьет Фаэтона? Но убил ли Орах Кэтанха? И станет ли он пятнать свое имя чудовищным подозрением в филициде? Лишь через пятнадцать лет Фаэтон обретет власть в замке. За это время изменится многое.
Однако аргументы Галиата не нашли отклика в душе военачальницы.
