Я поднял взгляд и увидел людей в желтых куртках, переминавшихся с ноги на ногу у входа в метро и пытавшихся всучить прохожим как можно больше экземпляров «Лондонских новостей» до завершения часа пик. Согласно полученным инструкциям они утверждают, что раздают газеты «в подарок», а не «бесплатно». Это как если бы киллера величали снайпером. Оба слова означают практически одно и то же, но за обедом я бы предпочел сидеть рядом со вторым.
Итак, я схватил свой «подарок», собрался было поблагодарить парня, презентовавшего мне его в надежде, что это может стать самым светлым моментом за его рабочий день, но тот уже повернулся к кому-то другому, так что я, в смущении опустив голову, вошел в метро, в разверзшиеся предо мной глубины Лондона, оставив не токмо надежду, но и все и вся наверху. Тут я мог наконец прочитать свою любимую газету, но так, чтобы мало кто об этом узнал.
Оказавшись в последнем вагоне дребезжащего на всех стыках состава, я развернул этот еще пахнущий типографской краской печатный орган на странице тридцать восемь — ее обычно просматривают в конце отпущенных на газету двадцати минут.
Имеется в виду раздел «Я видел тебя».
Клем подхватил бронхит и провел на больничном два дня, так что я воспользовался его компьютером. Мне надо было спешить, пока Сэм не вернулась с перекура.
Я постарался быть мягким и ненавязчивым, хотел обойтись без излишнего напора. Нельзя повторять обычную ошибку тех, кто сюда пишет. Много раз мы с Дэвом читали вслух объявления из этого раздела и старались представить, как воспринимает другая сторона то, что парень, пялившийся на нее в метро, является не только потенциальным поклонником, но и обладателем коллекции ножей и экземпляра «Над пропастью во ржи».
Я понял, как правильно это делать. На чужом примере. В моем объявлении не может быть никакого «Думаю, что люблю тебя!» (в объявлении от 18 июня) или «Ты самое красивое существо, которое я когда-либо видел!» (23 июня) и уж точно ничего похожего на «Я должен увидеть тебя еще раз, мы должны встретиться, я хочу ДОТРОНУТЬСЯ ДО ТВОЕГО ЛИЦА» (сентябрь — с 4-го по 9-е).
Нет. Просто тридцать простых и, разумеется, честных слов.
«Я видел тебя» — популярная рубрика, хотя мало кто признается в том, что читает ее. Это треть полосы, заполненная историями найденной, а затем утраченной любви, упущенных моментов, страха, тоски и в первую очередь… надежды. У тебя есть всего тридцать слов, чтобы выразить свою мольбу, донести до сознания незнакомца или незнакомки, что ты только и мечтаешь о романтической встрече. Ведь ты не убийца, не грабитель и не проповедник. Ты мечтаешь лишь о том, чтобы испить кофе, отобедать или прогуляться по вересковому полю. Но как убедить другого в том, что взгляды, которыми вы обменялись, значат для тебя столько же, сколько для него?
Остается лишь надеяться, что эти строки будут прочитаны тем, кому они предназначены, что кто-то прочитает эти тридцать слов на предпоследней странице рекламной газетки. Рассчитывать на то, что в городе с населением семь миллионов найдется такой человек, равносильно оглашению этих тезисов на Северном полюсе в надежде, что ветер донесет их до того единственного человека во втором вагоне поезда метро, несущегося по Центральной линии. А началось все с того, что ты однажды увидел этого человека.
И все-таки это работает. Понимаете, иногда это и вправду работает. Об этом постоянно пишут обычно в изданиях вроде нашего. Эти истории, как правило, начинаются как-нибудь так: житель пригорода Дарен Хоу, тридцати двух лет, садился в поезд, имея целью добраться наконец до своего дома в Тоттенхэме. И тут он понял, что встретил любовь всей своей жизни в, скажем так, лице Джули Дрейпер. Самое ужасное, что она-то как раз выходила — в смысле, из вагона. Завершается все рассказом о свадьбе и изложением мнения коллег.
Эти истории успеха все-таки давали немного надежды холостякам, в очередной День сурка ехавшим неизвестно куда в набитых вагонах.
Надеюсь, она это прочитает и почувствует то же самое. Я углубился в изучение колонки объявлений.
Это я видел тебя в автобусе сто восемьдесят второго маршрута около торгового центра «Нисден». В этот понедельник. Я смотрел на тебя, ты же делала вид, что смотришь в окно. Так выпьем как-нибудь кофе?
Удачи тебе, друг.
Я видел тебя. Садомазохистская вечеринка, Ковент-Гарден. Не ты ли была в прикиде монахини и порола маленького парнишку-азиата? Признаюсь, я был потрясен.
Я тоже.
Я читал дальше, уже не просто пробегая глазами, а вдумываясь в каждое объявление. Мне были близки и понятны чаяния этих людей, но я надеялся, что мои интересы обусловлены несколько иными причинами. Наша встреча была действительно особенной. Уникальной. Она требовала продолжения.
Каждый день в редакцию приходит по шестьдесят объявлений — поровну от мужчин и от женщин. И каждое получает по двадцать ответов от людей, жаждущих, чтобы их заметили и выбрали. Они отчаянно хотят быть Теми Самыми. Хоть для кого-нибудь.
По мере того как я читал, мне становилось ясно, что какая-то часть во мне надеется, даже ожидает, найти здесь ее объявление: «Загадочный незнакомец с Шарлотт-стрит. Ты с улыбкой отдал мне все мои пакеты, но как бы оставил у себя мое сердце», — или что-то в этом роде. Это было бы и правильно, и романтично. Может быть, таких, как я, всегда замечают, и для этого не надо время от времени переодеваться в монахиню и пороть маленьких парнишек-азиатов.
Я продолжил чтение в несколько ускоренном темпе.
Я видел тебя, каждый день вижу. Я каждый день здороваюсь с тобой. Каждый день я думаю о тебе. Каждый день я люблю тебя. Ты видишь это в моих глазах?
Кто он, интересно? Швейцар? Водитель автобуса? Сидит в каком-нибудь отельчике на ресепшен? И кто эта девушка? Она хоть раз заметила его? Он что-нибудь для нее значит или она считает его просто пареньком за прилавком?
Почему он ничего ей не скажет?
Я знаю почему. Из-за леденящего страха, что эти мгновения существуют только в его воображении. И две пары глаз никогда не встречались, и вы никогда не думали одновременно об одном и том же. А если это мгновение существует только для одного — имеет ли оно хоть какое-то значение?
Все мы сталкивались с подобными страхами, поэтому молчим. Отводим глаза, делаем вид, что отсчитываем сдачу, надеемся, что другой человек сделает первый шаг, потому что сами мы не хотим терять это ощущение возможности и желания. Нам слишком хорошо и так. Этот момент надежды стоит многого. И только на смертном одре, в окружении толпы внуков и правнуков, мы, может быть, задумаемся, а вот как бы все оно пошло, если бы тогда, семьдесят четыре года назад, мы бы все-таки заговорили с той девушкой, ну с той самой, что торговала компакт-дисками около ресторана «Нандо»?
Все дело в этих «что, если бы…» и в «что теперь?» И мы знаем, что если рискнем, то можем тут же утратить это чувство несбывшегося. Но, как ни странно, где-то в глубине души мы убеждены, что то же чувство испытывает и другая сторона. Иначе и быть не может, наш случай действительно особенный. Нам хочется думать, что мы не одиноки, хотя на это мало что указывает… Взгляд, чуть более долгий, чем обычно? То, что на нас обернулись, хотя, может быть, она просто взглянула, не едет ли такси, или задумалась о том, не будет ли наша куртка хорошо смотреться на ее парне, но скорее всего она пыталась понять, почему мы так пялимся на нее.
