«Бар для исполнителей» оказался заведением с честерфилдскими диванами, круглыми деревянными столами, красными обоями и рисунками Джима Морриса на стенах. Честно говоря, мне кажется, что он заслуживает более привлекательного названия.
Большую часть посетителей составляли студенты, но, кроме них, были и местные. В общем, вечером в четверг, в половине восьмого, я сидел в углу зала и делал вид, что спокойно читаю старый номер «Аргуса».
Я не сказал Эбби, что приду. Да, она прислала мне флаер, но в конверте не было письма, никакого намека на то, что она хочет меня видеть. У меня было чувство, что она сделала это только из вежливости, словно пытаясь сказать: смотри, мол, я все-таки решила попробовать, пожелай мне удачи.
В поезде я слушал ее песню с айпода и рассматривал флаер, пока городское солнце за окном не сменилось сельской ночью. У нее прекрасные тексты. Да, они не идеальны, но это она. Они такие же хрупкие, но полные жизни, такие же чувственные и полные надежды. Я не лгал, когда писал статью. Честно говоря, в той статье я был более честен, чем когда-либо. Мой подарок Эбби оставался бы таким же, не важно, знакомы мы или нет, но как-то вышло, что он оказался никому не нужным.
Ха. «Подарок». Можно подумать, что пять звезд от изрядно опозорившегося и почти уволенного и. о. редактора обзоров — это подарок. Но на самом деле мой подарок заключался не в этом, а в вере в нее. Уверенность в своих силах — единственное, что я мог ей привить.
Свет погасили, толпа разошлась по своим местам. Вышла Эбби, опустив глаза и напрягшись, подключила гитару и начала петь.
Я давно не чувствовал себя таким счастливым и полным жизни.
— Не думала, что ты придешь, — сказала она мне после концерта.
— Не думал, что ты захочешь меня видеть.
— Я и не хотела.
— Это было потрясающе, Эбби. Ты…
— Джейс, прости, что я так себя повела.
— Это моя вина. Я сам виноват. Если тебя это утешит, та статья оказалась одной из девяти причин, по которым я лишился работы. Так что мы в расчете. Кроме того, ты подсунула наркотики жениху моей бывшей девушки и ее подруге, а потому, я думаю, за тобой должок, так как теперь она не разговаривает со мной и отменила посланное мне приглашение на свадьбу.
Эбби виновато хихикнула.
— Господи, не знаю, о чем я думала. Утратила связь с реальностью, наверное. Думаю, мы в расчете.
— Я сказал не это. Я сказал, что за тобой должок. После концерта я очень обрадовался, поняв, что у тебя на самом деле есть стремления. Ты говорила неправду или…
— Я не врала. — Она закатила глаза, и я тут же продолжил:
— Нет, я не обвиняю тебя. Ты просто ошибалась. Потому что у тебя они явно есть.
Когда мы познакомились, я задумался, почему она держится рядом с «Кикс» или с другими знакомыми музыкантами. Сначала мне казалось, что она одна из «группе», занимает видное положение в иерархии фанаток, потому что она «своя» в группе, то есть может наравне разговаривать с музыкантами и пить с ними. Но это на нее совсем не похоже. Теперь я понял, что она держалась рядом с ними просто потому, что они делают то, о чем всегда мечтала она сама. Ей нравилась музыка, а не группа. Музыка и весь связанный с ней мир. Она хотела хотя бы смотреть, как другие это делают. Вероятно, ей не хватало смелости выйти на сцену самой и рассказать миру о своих чувствах.
И все-таки.
— Ты решилась, — сказал я, — ты это делаешь.
— Всего несколько выступлений. Устроить концерт не так просто, как кажется. Но меня неплохо принимают. Ну… почти все.
— Сложная публика?
— Нет, с публикой все в порядке: во всяком случае, они ведут себя достаточно корректно — нет, я о Поле.
— О кукольнике Поле? И что кукольник Пол?
— Кукольник Пол был не слишком рад. Он сказал, что нам нужно решить, кто из нас будет заниматься творчеством. Якобы если оба пытаются взорвать один и тот же мир, из этого не выходит ничего хорошего.
— Но он же кукольник!
Она улыбнулась помимо воли и прикрыла рот рукой.
— На самом деле он бы предпочел, чтобы его называли «мастер политического кукольного театра».
— И где же он сегодня? На заседании Совбеза ООН? Или его высадили в секторе Газа с двумя шариками для пинг-понга и ракеткой в качестве оружия?
Она на мгновение перестала улыбаться.
— Мы расстались. Если, конечно, полагать, что между нами было что-то серьезное, не знаю…
Господи. Это моя вина. Моя статья — мой подарок — послужила началом этого. Катализатором, пробудившим гнев «мастера политического кукольного театра». Я должен был попросить прощения. Это ясно. Я должен умолять о прощении.
Но тут я вспомнил тот вечер в «Скала». Его пренебрежительные замечания. Его цинизм, выдаваемый за остроумие. То, как он вел себя с ней. Моя мысленная запись в отчете по четверти. («Да, мистер и миссис Андерсон, согласно моим наблюдениям в этой четверти Пол — полная задница».)
— А почему ты, собственно, начала с ним встречаться, Эб? — поинтересовался я, как если бы был ее старшим братом или кем-то вроде.
— Не знаю. Может, мне хотелось какой-то упорядоченности? Он любит своих марионеток, я это знала, но этот человек самый организованный из тех, кого я знаю, к тому же у него все систематизировано. А потом я подумала, ну, что мне нужны какие-то границы. Правила. Я постоянно чувствую, что плыву по течению. Мне надо было знать, что доплыть можно только вот досюда. С другой стороны… мне кажется, что я действительно предпочитаю плыть туда, куда меня несет.
Пауза.
— Люди не часто так говорят, правда?
— К черту этого «мастера политического кукольного театра», — решительно сказал я, — к черту всех мастеров политического кукольного театра. Пусть против них поднимутся их же марионетки.
Эбби рассмеялась.
— К черту его.
Я поднял стакан.
— За то, чтобы мы помогли случиться чему-то новому в своей жизни.
— Ты постоянно об этом говоришь сегодня, — заметила Эбби.
Я покраснел. Она права.
— Как Дэв? — небрежно спросила она.
— Не видел его в последнее время. Кажется, у меня вообще выработалась привычка никого не видеть в последнее время.
Она постучала пальцами по столу и отхлебнула из своего стакана.
— Знаешь, что я подумала, когда в первый раз тебя увидела?
Я покачал головой.
— Я подумала, что ты такой же, как я.
— Маленькая девочка, тусующаяся с музыкантами?
— Нет. Что ты немного сломан жизнью.
— Побит жизнью. Ты сказала: побит жизнью.
— Но при этом все можно исправить. Я сейчас пытаюсь хоть что-нибудь исправить, в некотором роде под влиянием твоего идиотизма, так что, пожалуй, спасибо. И когда мы общались с тобой, мне казалось, ты тоже пытаешься что-то исправить.
