– Аська, – послышался удивленный голос
оперативника Юры Короткова, – ты только погляди, как мир тесен. У убитой в
сумочке лежит книжка Татьяны Томилиной, жены Стасова. Бывает же такое!
– Бывает и не такое, Юрик, – вздохнула
Настя. – Но все равно забавно. Надо будет обязательно Стасову позвонить и
рассказать о мировой славе его жены.
– Нет, ты только подумай, – не унимался
Коротков, – какой сюжет, а? У убитой в сумке находят книгу, написанную
следователем, а этот следователь как раз и ведет дело об убийстве.
– Не фантазируй, Татьяна не может вести это дело хотя
бы потому, что работает в Питере, а не в Москве. И вообще, насколько я знаю,
она сейчас в отпуске, они со Стасовым куда-то ездили отдыхать и только недавно
вернулись в Москву.
– Вот видишь, – торжествующе поднял палец
Коротков, – значит, она все-таки в Москве. И по сути, не так уж далеко от
обнаруженного здесь трупа. И вообще, Аська, скучно с тобой, помечтать не даешь,
на ходу крылья подрезаешь. Ты жуткий прагматик. В тебе нет ни капли романтики.
А Стасову я обязательно расскажу об этом, пусть повеселится. Я как раз должен сегодня
ему звонить, он мне обещал помочь с ремонтом моего корыта на колесах.
Он полистал книгу и присвистнул.
– А дамочка-то недавно грелась под буржуинским
солнышком и купалась в капиталистических морях. В качестве закладки она
использовала посадочный талон, но не шереметьевский, какой-то иностранный. И
загар у нее совсем свежий.
Настя взяла протянутый кусочек тонкого картона с
обозначением даты, номера рейса и места в самолете. Позвонив из милицейской
машины в Шереметьево-2 своему приятелю и попросив навести справки о рейсе и о
пассажирах на соседних местах, она вернулась к Короткову.
– Интересно, что же она делала на помойке в таком
наряде и в туфлях на шпильке, – задумчиво проговорила она и повернулась к
эксперту Зубову. – Олег, что у дамочки на обуви?
– Помойка, – буркнул вечно хмурый и всем
недовольный Зубов, – что еще там может быть.
– Значит, она была убита здесь. Если бы на обуви не
было помоечной грязи, можно было бы предположить, что ее убили в другом месте,
а сюда привезли на машине и выбросили. Жаль. Я надеялась, что будет
поинтереснее.
– Ну и надежды у тебя, мать, – с упреком сказал
Коротков. – Прогрессивная общественность надеется на светлое будущее и
победу демократических реформ, а ты – на то, что потерпевшую убили где-то в
другом месте, а не на помойке. Тебе-то не все ли равно, где именно ее убили?
– Не-а, – помотала головой Настя. – Убийство
красотки на помойке пахнет дешевым шантажом и вымогательством, я так не люблю.
– Господи, Аська, ты действительно маленький уродец.
При чем тут «люблю – не люблю»? Труп – он и есть труп. Один человек убил
другого, это отвратительно, и любить тут совершенно нечего.
– Юрик, тот факт, что одни люди убивают других – это
объективная реальность, изменить которую мы с тобой не можем. Так было, так
есть и всегда будет. Надо смириться и не делать из этого трагедию. И коль уж
трупы – это моя работа, причем повседневная и оплачиваемая государством, то я
имею полное право в этой повседневной работе что-то любить, а что-то не любить.
Будешь спорить?
– С тобой поспоришь, как же, – усмехнулся в ответ
Коротков, – дня не проживешь. Ну что там, Олег?
Эксперт Зубов, высокий и сутулый, с кислой миной сидел на
земле, подстелив под себя полиэтиленовый пакет, и что-то рассматривал, держа
при этом в руках туфли, снятые с убитой.
– Да хрень какая-то, как обычно, – процедил он
сквозь зубы. – Не пойму, как она ухитрилась в этой краске аж до самой
колодки туфли испачкать.
Неподалеку от Зубова валялась выброшенная кем-то банка, в
которой оставалось еще немного голубой краски. Банка опрокинулась, и краска
вытекла на землю.
– Грунт здесь довольно твердый, высота каблука
одиннадцать сантиметров. Чтобы каблук ушел в землю полностью, убитая должна
была весить килограммов сто, а в ней от силы пятьдесят пять – пятьдесят семь,
это и на глазок видно. Я вам потом точный расчет сделаю, но и так понятно, что
хрень какая-то.
– Может быть, она несла в руках что-то тяжелое? –
предположила Настя.
– Сорок кил, а то и больше? – скептически
прищурился Олег. – Умерь полет фантазии, Настасья. Ты посмотри на тело,
дамочка ничего тяжелее бутерброда в жизни в руках не держала. Мускулатура
совсем не развита.
– А как же тогда это объяснить?
– Ты не перекладывай с больной головы на здоровую.
Объяснять – твоя работа, а моя – только констатировать. Ты придумай разные варианты,
чего там эта дамочка на себе такого таскала, а уж я тебе скажу, годится твое
объяснение или нет.
– Олег, а могла она в этом месте просто спрыгнуть с
небольшой высоты?
– Ишь ты, резвая какая, – хмыкнул эксперт. –
Теоретически – могла, каблук ушел бы в землю по самое некуда. А практически –
откуда было ей прыгать? С табуретки, что ли? Так где она, табуретка эта?
– Ладно, не ворчи, я еще подумаю. А ты посмотри в
лаборатории ее костюм повнимательнее на предмет микрочастиц. Если она несла
такую тяжесть, то должна была прижимать ее к себе, не на вытянутых же руках она
ее тащила. Следы должны остаться.
– Настасья, ты себя со следователем часом не
перепутала? – огрызнулся Зубов, который терпеть не мог, когда ему давали
указания, особенно если речь шла о вещах совершенно очевидных.
Конечно, по закону давать экспертам задания и ставить перед
ними вопросы имеет право только процессуальное лицо, например следователь или
судья, а оперативники могут только робко просить, жалобно заглядывая в глаза
эксперту, в надежде на дружеское расположение. Но кто их соблюдает, законы эти?
Про них уж и забыли давным-давно.
Начало смеркаться, и участники осмотра места происшествия
стали потихоньку сворачиваться. Можно, разумеется, включить прожекторы, но все
равно это будет уже не то. При искусственном освещении они почему-то работать
не любили, предпочитали естественное.
– Анастасия Павловна! – послышался голос водителя
одной из машин. – Вам тут звонят.
Настя бегом помчалась к телефону. Звонил ее приятель
Георгий, сотрудник отдела милиции аэропорта Шереметьево-2, который и сообщил,
что 13 октября означенная Людмила Широкова летела рейсом из Барселоны, занимая
место 34 «В» в «курящем» третьем салоне. На месте 34 «А» сидел некто Стрельников
Владимир Алексеевич, место 34 «С» было свободным.
Ну что ж, Стрельников так Стрельников. С него и начнем.
* * *
Основные сведения о погибшей удалось собрать довольно
быстро, она вела вполне легальный образ жизни и практически ничего от
окружающих не скрывала. К вечеру следующего дня стало известно, что Людмила
Широкова после окончания колледжа по специальности «гостиничный и ресторанный
менеджмент» немного поработала в гостинице «Русич», построенной одной из
турецких фирм, и в апреле уехала по приглашению друзей в Турцию набираться
опыта работы в отелях международного класса. Вернулась в июне и снова
продолжила работать в «Русиче». С этого же момента живет с Владимиром
Стрельниковым, который до недавнего времени был президентом Фонда развития и
поддержки гуманитарного образования, а с сентября текущего года работающим на
ответственной должности в аппарате Госкомвуза. 13 октября возвращалась из
Испании, где провела вместе со Стрельниковым две недели на модном курорте.
Какие планы у нее были на 28 октября – день, когда ее убили, – никто
ничего вразумительного сказать не мог. Родители Милы вообще были не в курсе ее
жизни, так как дочь давно уже жила отдельно и их в свои проблемы не посвящала.
С утра пришла на работу, отработала смену, попрощалась и ушла. Ничего необычного
в ее поведении замечено не было, и о том, где она собирается провести вечер,
ничего не говорилось.
