– Много проиграла-то? – сочувственно спросила
Настя.
– Ага. Праздничный обед на десять человек.
– А если бы выиграла?
– То же самое. Только готовил бы Коротков. А так мне
придется.
– И кто входит в десятку счастливчиков?
– Ты с мужем, Коротков с Люсей, Селуянов с Валентиной,
Миша Доценко и мы со Стасовым и Лилей.
– Ого! – Настя покачала головой и вытащила из
пачки сигарету. – На такую ораву приготовить – не обрадуешься. И как же ты
ухитрилась продуться? На чем погорела-то?
– Да на тебе, – Татьяна весело махнула
рукой. – Вчера Коля вместе с Юрой Коротковым к нам в гости заезжал, так
что я с ним еще вчера познакомилась. Зашел разговор о супружеских изменах, то
да се, потом и до тебя дело дошло. Сцепились мы на вопросе о мужской и женской
солидарности. Я утверждала, что если у тебя на глазах я начну флиртовать с
кем-то, то ты меня поймешь и даже поощришь, несмотря на то, что Стасова ты
знаешь намного дольше и лучше, чем меня. Стасов – твой друг, а я – так, жена
друга. Согласись, Настюша, мы с тобой хорошие приятельницы, но не близкие
подруги. Верно?
– А что утверждали твои оппоненты?
– Юра и Коля подняли меня на смех и сказали, что
понятие женской солидарности тебе чуждо и что ты мне глаза выцарапаешь, если я
только попытаюсь посмотреть в чью-то сторону. Правда, они не сошлись в вопросе
о форме выцарапывания глаз. Коля утверждал, что ты сразу все заметишь, но
затаишься и постараешься смоделировать ситуацию таким образом, чтобы я
разочаровалась в поклоннике и у меня отшибло бы желание с ним флиртовать. А Юра
считал, что это не в твоем стиле. Он сказал, что твое главное оружие – это
убойная прямота, против которой нет защиты. Как против лома. Коротков
спрогнозировал, что ты скорее всего немедленно попытаешься объясниться со мной
и раскроешь перед моим изумленным взором всю глупость и неосмотрительность
моего поведения. Так оно и вышло. Я с позором проиграла обед на десять персон.
Но зато сделала для тебя полезное дело.
– Какое?
– Выяснила, кто из твоих друзей-коллег знает тебя лучше
других. Настя…
– Да?
– Мне надо поговорить с тобой. Только я прошу тебя, не
надо меня стесняться. Если ты захочешь мне отказать, сделай это, не раздумывая.
Я понимаю, моя просьба будет выглядеть по-дурацки, и твой отказ будет для меня
совершенно естественным. Я к нему готова.
– Да в чем дело-то? К чему такие длинные подходы?
– Понимаешь, Стасов настаивает на том, чтобы я
переехала в Москву. В общем, он меня почти уломал. Я готова уехать из Питера.
Но я должна понимать, что мне делать, переводиться на ту же следственную работу
или плюнуть на погоны и уволиться совсем.
– Совсем уволиться? – недоверчиво переспросила
Настя. – А не страшно? Ты же без пенсии…
– О том и речь. Стасов считает, что я должна сидеть
дома и писать книги. Конечно, это было бы идеальным вариантом, но я все время
боюсь, что каждая законченная вещь – последняя, что у меня больше не будет ни
сил, ни вдохновения, ни таланта, и я больше ничего нового не смогу написать.
Тогда на что я буду жить? Сидеть на шее у Стасова? Меня это категорически не
устраивает. Я всю жизнь жила на собственные деньги, мне уже тридцать пять и
менять привычки поздновато. Стасов считает, что я могла бы работать вместе с
ним или в «Сириусе», в управлении безопасности, или взять лицензию и помогать
ему выполнять частные заказы. Но мне хотелось бы проверить, в состоянии ли я вообще
заниматься такой работой.
– Таня, ты же следователь с огромным стажем, –
удивилась Настя. – Какие еще доказательства тебе нужны? Ты такие дела
раскручивала!
– Это не совсем то. Быть следователем, процессуальным
лицом, официальным представителем системы правосудия, иметь право задавать
вопросы и требовать на них ответы – это далеко не то же самое, что быть
детективом, сыщиком. Вы, оперативники, – существа бесправные. Прости,
Настюша, если я говорю обидные для тебя вещи, но по сути я права, и ты это
знаешь. Вы же ни на что права не имеете. Только просить да уговаривать. Все на
доброй воле, по согласию, а если нет – то хитростью, обманом, уловками. Ну, а
когда придется, то и силой. Потому вам преступники много такого рассказывают,
чего потом перед следователем ни за что не повторят. Уж преступники-то лучше
всех знают, что сказать следователю «под протокол» означает дать показания,
которые имеют силу, а честно признаться во всем оперу – ничего не означает.
Признанием этим потом только подтереться можно. И опер будет до седых волос
доказывать, что этот преступник сказал то-то и то-то и признался в совершении
убийства, а преступник будет хихикать и говорить, что ничего этого не было, что
опер все врет, а если и было, то он, преступник, просто пошутил. Это у него
шутка юмора такая. Короче, я к тому веду, что психология деятельности у
следователей и оперативников совершенно разная, и профессиональные требования
тоже разные. Может быть, я и неплохой следователь, но в качестве детектива
никуда не гожусь. А может быть, и гожусь. Вот я и хочу это проверить.
– Ты хочешь поработать по убийству Широковой?
– Неофициально. Чтобы никому из вас не помешать и ничем
не навредить. В идеале я бы хотела выполнять ваши поручения, а не действовать
самостоятельно. Но я понимаю, что твой начальник этого не разрешит.
– А ты настаиваешь на том, чтобы я непременно поставила
его в известность?
– Это тебе решать. Но скрывать бессмысленно, все равно
ведь выплывет. Только лишние неприятности будут.
– Верно, – вздохнула Настя. – Думаю, что Гордеев
запретит. Хотя в этом же ничего плохого нет. Но можно давать тебе такие
поручения, чтобы твое участие никак не обозначилось. Например, под любым
предлогом разговориться с жильцами какого-нибудь дома, выяснить, кто из них
видел или знает то, что нас интересует, а потом уже конкретно к этим людям идет
Коля или Юра Коротков, или даже я. И если дело паче чаяния доходит до Гордеева,
свидетель честно говорит, что беседовал именно с этими оперативниками. А про
тебя он и не вспомнит.
– Собираешься хитрить?
– Собираюсь. Гордеев – очень хороший начальник и очень
хороший человек, но использовать твою помощь он не разрешит. Он инструкции
знает и соблюдает их по мере возможности. Во всяком случае, он их без крайней
нужды старается не нарушать, а труп Широковой – это отнюдь не крайняя нужда.
Вот если выяснится, что ее убили, потому что хотели оказать давление на самого
Стрельникова в связи с какими-то денежными делами, тогда другое дело. Это уже
попахивает организованной преступностью, злоупотреблениями, взятками и растратами,
тогда убийство Широковой попадает на контроль к начальнику ГУВД, а то и не дай
бог к министру, и в этом случае ценятся каждые лишние руки и каждый помощник.
Тут Гордеев на все глаза закроет и все разрешит. А пока убийство Широковой – не
более чем труп красивой потаскухи на грязной помойке. Таня, ты считаешь себя
красивой женщиной?
