– Он хотел собраться с силами перед похоронами Милы,
неужели это непонятно?
– Почему же, вполне понятно. Стрельников обращался к
вам с какими-либо просьбами или поручениями?
– Нет. Он просто хотел побыть в тишине, подальше от
людей и телефонных звонков.
– Вячеслав Петрович, подумайте, пожалуйста, и скажите,
есть в этом доме или на территории вашего участка какие-либо предметы,
принадлежащие Стрельникову?
– Нет. Если вы имеете в виду то, что он привез с собой…
– А что он привез с собой?
– Продукты, спиртное.
– И больше ничего?
– Больше ничего.
– Дача самого Стрельникова находится где-то рядом?
– Да, вон там, ее из окна видно.
– Почему же он провел эти дни не у себя на даче, а у
вас?
– Он… Он ушел от жены, это случилось давно… Дачу
оставил ей. Он там вообще никогда не появляется, кроме тех случаев, когда Алла
сама просит его приехать. Починить что-нибудь или помочь на участке.
– В этот раз он на свою дачу не заходил?
– Нет.
– Вы совершенно уверены?
– Разумеется. Мы все время были вместе.
– А ночью? Мог он выйти из дома так, чтобы вы этого не
заметили?
– Вряд ли. Мы спали в одной комнате. Я бы услышал. Я
сплю чутко. Послушайте, к чему эти вопросы?
Ольшанский проигнорировал вопрос Томчака.
– Оставлял ли Стрельников в вашем доме что-нибудь?
– В каком смысле? – не понял Томчак.
– Может быть, дал вам что-то и просил сохранить. Не
было такого?
– Не было. Он ничего у меня не оставлял.
– Ну что ж, Вячеслав Петрович, вам предлагается
добровольно выдать следствию все не принадлежащие вам предметы, в том числе те,
которые принадлежат Владимиру Алексеевичу Стрельникову.
– Но я же сказал вам, у меня нет…
– Я понял, Вячеслав Петрович, я прекрасно вас понял.
Еще раз предлагаю вам добровольно выдать то, что у вас оставил Стрельников. В
противном случае на вашей даче будет произведен обыск.
– С какой стати?! – возмущенно выкрикнул
Томчак. – Это произвол!
– Отнюдь. Это процессуальное действие. И у меня есть
санкция прокурора.
– Но я не понимаю… – Томчак сбавил тон, но все равно
было видно, что он возмущен до крайности. – Что Володя мог у меня
спрятать? Вы что, подозреваете его в убийстве Милы? Это же полный бред.
– Вячеслав Петрович, я не обязан отчитываться перед
вами в своих подозрениях и тем более в своих действиях. В последний раз
спрашиваю вас: будем оформлять добровольную выдачу или производить обыск?
– Да делайте вы что хотите, – махнул рукой
Томчак. – Все равно у меня ничего нет. Только время потеряете. Глупость
какая-то…
– Хорошо, – вздохнул Ольшанский, вытаскивая из
папки лист бумаги. – Вот постановление о производстве обыска,
ознакомьтесь, и мы приступим.
Он вышел на крыльцо и позвал в дом остальных. Обыск начался.
Томчак демонстративно попытался было устраниться от оскорбляющей его процедуры
и с обиженным видом уединиться на кухне, но следователь настоятельно попросил
его присутствовать вместе с понятыми. Не прошло и часа, как Коротков обратился
к присутствующим:
– Понятые, прошу подойти сюда. Константин Михайлович,
есть.
– Что вы там нашли? – недоуменно вскинулся Томчак.
Коротков стоял возле старого дубового комода, ящики которого
были уже выдвинуты.
– И вы, Вячеслав Петрович, тоже подойдите. Это ваш
пакет?
Томчак подошел ближе и увидел среди старых теплых вещей
обернутый в полиэтилен пакет. Он видел его впервые.
– Нет… То есть я не знаю… Может быть, Лариса… –
неуверенно пробормотал он.
– Открывайте, – скомандовал Ольшанский.
К комоду подошел эксперт Олег Зубов, долговязый и вечно
хмурый. Натянув на руки перчатки, он аккуратно вынул пакет из ящика и открыл.
Это были конверты с письмами.
– Так, письма, адресованные Людмиле Широковой, –
удовлетворенно констатировал следователь. – И как же они к вам попали,
уважаемый Вячеслав Петрович? Подойдите поближе и взгляните. Вы когда-нибудь
видели эти письма?
Томчак метнулся к столу, на котором лежали конверты. Нет, он
никогда их не видел. Но, боже мой, как они сюда попали? Неужели Володька?.. Но
зачем? Почему?
Эксперт тем временем при помощи пинцета вытащил из одного
конверта листок бумаги.
– Посмотрите, Вячеслав Петрович, – сказал
Ольшанский, – вам знаком этот почерк?
– Нет, – твердо ответил Томчак.
– Это не почерк Стрельникова? Подумайте как следует,
посмотрите внимательно.
– Я уже сказал – нет. Я впервые это вижу. И потом, как
Володя мог писать эти письма? С тех пор как он познакомился с Милой, они и не
расставались, насколько мне известно. Зачем бы он стал писать ей?
– Действительно, зачем, – усмехнулся
Коротков. – Ладно, посмотрим, кем эти письма подписаны. Вот это писал
некто Бакланов Сергей. Кто такой Бакланов?
– Понятия не имею, – пожал плечами Томчак.
– Так, вот это письмо от гражданина Лопатина Николая
Львовича. И этого не знаете?
– Нет, не знаю.
– А вот это от гражданина Дербышева. Тоже не слыхали?
– Нет.
– Что ж, Вячеслав Петрович, будем подводить итоги. Ваш
друг Стрельников привез и спрятал у вас на даче переписку своей невесты с
некими посторонними мужчинами. Вы как-нибудь можете это прокомментировать?
– Нет. Я ничего не понимаю… Как это произошло?
Томчак растерянно топтался посреди комнаты, переводя
затравленный взгляд со следователя на Короткова.
– Ничем не могу вас утешить, – сухо ответил
Ольшанский. – Я тоже пока мало что понимаю, кроме одного: Стрельников
знал, что его невеста вела переписку с этими мужчинами, и по каким-то причинам
хотел скрыть этот факт от следствия. А это уже достаточно веская причина, чтобы
его подозревать.
Оставшись один, Вячеслав Томчак обессиленно сел на диван и
закрыл лицо руками. Так вот зачем Володя приезжал на дачу! Спрятать письма.
Мила до знакомства со Стрельниковым была шлюхой, шлюхой и осталась, правильно
Любаша говорила, ничего не преувеличила. Володя нашел эти письма и не стал
отдавать их следователю, не хотел, чтобы имя Милы смешивали с грязью после ее
гибели. Но если он их нашел не после ее смерти, а раньше, значит, он знал…
Значит, у него был повод для ревности. И для убийства… Да нет, чушь все это, не
может этого быть! Не мог Стрельников убить Милу.
