Вячеслав Петрович посмотрел на часы. Прошел ровно час,
минута в минуту. Неужели он не успел сделать документ вовремя, и Володе
пришлось ехать с пустыми руками?
– Давно он уехал? – спросил Томчак дрогнувшим
голосом.
– Давно, минут сорок назад. Он поехал в аэропорт
встречать ректора Новосибирского университета. Потом повезет его в гостиницу,
потом обедать… Ну сами понимаете. Так что Владимир Алексеевич будет только
завтра.
Вечером у него болело сердце, да так, что ему казалось,
будто он умирает, Лариса металась по квартире в поисках лекарств, потом
вызывали «неотложку».
– Господи, как я его ненавижу, – шептала сквозь
зубы Лариса, наблюдая за тем, как жидкость из шприца переливается в вену на
руке ее любимого мужа. – Как я его ненавижу… Когда-нибудь я его убью…
…На кухне забавный женоподобный Алик гремел посудой, в
комнате было тепло и уютно, и Ларисе вдруг стало удивительно хорошо в этой
чужой квартире. Ей предстоит приятный вечер в обществе красивого элегантного
мужчины, который будет за ней ухаживать, говорить комплименты, угощать
шампанским. Давно ей не приходилось флиртовать, и она с удовольствием думала о
предстоящей встрече.
– Лариса, налить вам что-нибудь выпить?
– Да, будьте добры, – откликнулась она, –
что-нибудь легкое.
Она не хотела пить, но знала, что от вина делается
необыкновенно хорошенькой, глаза начинают сверкать, а щеки покрываются нежным и
очень красивым румянцем, который делает ее значительно моложе. Лариса
почувствовала, что одна нога затекла, и стала менять позу, чтобы сесть
поудобнее. Пришлось опереться одной рукой о диванную подушку, но рука
соскользнула по гладкому велюру, и пальцы Ларисы оказались глубоко между
диванными подушками. Кончиками пальцев она почувствовала что-то твердое.
Нащупав предмет, вытащила его. Это был серебряный Купидон с луком и стрелой.
«Надо же, – с улыбкой подумала она, – кто-то из подружек Дербышева
потерял. Симпатичная вещица, необычная. Я таких и не видела. Хотя нет, видела.
Точно помню, видела именно такого».
Лариса повертела серебряную фигурку в пальцах и вдруг
заметила на обратной стороне гравировку. В комнате царил полумрак, верхний свет
не горел, а мягкого освещения от торшера и бра было недостаточно, чтобы
разглядеть тонкие крошечные буквы. Она поднесла фигурку к самым глазам и
помертвела. «Миле от Володи с любовью». Да, конечно, она видела такого
Купидончика на этой похотливой сучке Миле, когда Стрельников явился с ней на
сорокапятилетие Гены Леонтьева. «Значит, она была здесь, – подумала
Лариса. – Вот почему следователь так упорно спрашивал, не знаем ли мы, что
могла делать Мила у метро «Академическая». Я-то, идиотка, думала, она с Любашей
встречалась. Любочка, дурочка наивная, к колдунам каким-то ходить начала, я ее
видела случайно возле кладбища поздно ночью и поняла, что по совету этих
шарлатанов она ходит против Милы ворожить. Я была уверена, что это Любочка ее…
Ворожила, ворожила, а потом поняла, что все без толку, да и пригласила Милу
встретиться, погулять, поговорить. Терпение у нее лопнуло, и взяла она все дело
в собственные руки. Что же теперь выходит? Любочка ее не убивала? А кто же
тогда? Почему серебряный Купидон оказался в этой квартире, на этом диване? Что Мила
здесь делала? Впрочем, вопрос совершенно идиотский. То же, что и я здесь делаю.
Только я пришла к Дербышеву по личному делу, а Мила – по сексуальному.
Потаскухой была, потаскухой и сдохла. Остановись, Лариса! О чем ты думаешь?
Если Милу убили в тот вечер, когда она побывала в этой квартире, то тебе нужно
уносить отсюда ноги, и как можно быстрее. И никогда больше сюда не
возвращаться. Уходить и немедленно бежать в милицию, отнести им кулон и все
рассказать. Черт с ней, с репутацией, придется, конечно, признаваться и
рассказывать, как я здесь оказалась, но это лучше, чем повторить путь Милы…»
На пороге комнаты возник Алик в своих облегающих брючках из
тонкой шелковистой кожи и красивой блузе из кремового шелка с широкими
свободными рукавами.
– Пожалуйста, Лариса. – Он протянул ей небольшой
подносик, на котором стоял бокал с белым вином. – Это немецкое рейнское.
Или вы предпочитаете красные вина?
– Нет-нет, – торопливо откликнулась Лариса и
потянулась за бокалом.
Быстренько выпить и уйти, сославшись на внезапную головную
боль. Или, еще лучше, позвонить куда-нибудь, а потом сказать, что возникла
необходимость срочно ехать по делу. Соврать, что мать тяжело заболела. Она
выпила вино в три больших глотка, поставила бокал на журнальный столик и,
незаметным жестом сунув серебряную фигурку в карман юбки, поднялась с дивана.
– Мне нужно позвонить, – решительно сказала
она. – Где у вас телефон?
Но Алик повел себя совершенно неожиданно.
– Позвонить? – переспросил он. – А куда?
– Мне нужно позвонить по делу, – терпеливо повторила
Лариса, еще ничего не чувствуя.
– По какому делу?
Сердце ее ухнуло куда-то вниз. Ну вот, началось. Она не
успела. Дура она, решила, что все дело в Дербышеве. А оказалось, что все дело в
этом сладкоречивом педерасте Алике. Дербышев тут вообще ни при чем. Алик
заманивает сюда баб, которые клюют на завидного жениха Дербышева, и убивает их.
Он – маньяк. Он – сумасшедший. Боже мой, как же она сразу не распознала
психотика! Она, врач с многолетним стажем, попалась, как последняя идиотка! Он
не даст ей позвонить, потому что боится, что она назовет адрес, где находится,
и позовет на помощь. Надо было спокойно выпить вино, дождаться, пока он уйдет
обратно на кухню, тихонько выползти в прихожую и рвануть из квартиры что есть
сил. Даже если бы он погнался за ней по лестнице, было бы уже проще. Можно было
бы кричать… А теперь что? Она выдала себя, заставила маньяка почувствовать
что-то, насторожиться.
– Моя мама с утра неважно себя чувствовала, –
Лариса старалась говорить как можно спокойнее, – и мне нужно ей позвонить,
справиться, как она. Она уже совсем старенькая, я все время за нее волнуюсь.
Договаривая фразу, она почувствовала внезапное
головокружение и острую слабость. «Он мне что-то подмешал в вино… Господи, как
все просто. Я еще на что-то надеялась, рассчитывала, как буду убегать,
спасаться, а на самом деле мне уже не на что было рассчитывать. Я уже выпила
отраву…»
Лариса покачнулась, сильные мускулистые руки подхватили ее и
понесли на диван. Сознание ее меркло, но не быстро. Она уже не могла
самостоятельно двигаться и говорить, но все слышала и понимала. Лицо с точеными
чертами, тонкими бровями и покрытой тоном кожей приблизилось к ней вплотную.
Она даже чувствовала дыхание Алика, которое почему-то оказалось свежим, чистым
и сладким.
– Вот так, моя милая, – шелестел у нее над ухом
голос. – Сейчас ты умрешь. Это прекрасно. Ты сама поймешь, как это
прекрасно. Если бы не я, тебе никогда не удалось бы умереть такой прекрасной
смертью. Ты бы прожила долгую жизнь, наполненную страданиями и болезнями, и умирала
бы в боли, судорогах и зловонии. А теперь ты умрешь молодой, красивой и без
всяких мучений. Ты не думай, что смерть отвратительна. Я дам тебе то, чего,
может быть, не даст никто на свете, кроме меня. Я покажу тебе, что смерть
бывает прекрасной. Я дам тебе возможность увидеть ее светлый лик. Не страшный и
морщинистый лик старухи с косой, а светлый лик избавления от суеты, лик вечного
покоя. Твоя подружка Людмила не захотела увидеть светлый лик, она была глупой,
безмозглой тварью, потому и умерла как глупая безмозглая тварь. Мне пришлось ее
задушить. Ей было очень страшно. А тебе? Тебе ведь не страшно, правда? Тебе
хорошо, ты уже почти ничего не чувствуешь, ты засыпаешь, ты уходишь… Смотри на
меня, смотри мне в глаза до последнего мгновения, я провожу тебя до самых
ворот, я буду с тобой до конца.
