Ненависть Ларисы к Стрельникову была огромной. Бездонной.
Безмерной. Но говорить об этом она могла только с Аней Леонтьевой и с Любой. Ни
ее муж, ни муж Ани и слышать ничего не хотели. Для них Стрельников был фигурой
неприкосновенной, и говорить о нем дурно было запрещено категорически.
– Почему Слава ему все прощает? – недоумевала
Люба. – Неужели он не понимает того, что понимаешь ты?
– Да не хочет он понимать. Он влюблен в своего
Стрельникова, как девица в жениха. Что бы этот изверг ни делал – все хорошо.
Ума не приложу, чем он их с Генкой так приворожил…
…Когда Владимир Алексеевич Стрельников стал ректором
института, он тут же начал собирать вокруг себя команду преданных
единомышленников. Перед ним было два пути: убеждать людей, заражать их своими
идеями реорганизации вуза и усовершенствования учебного процесса, добиваться
понимания и согласия со своей позицией или просто пригласить верных друзей,
которые будут плясать под его дудку и воплощать его идеи в жизнь. Друзья – они
и есть друзья, они не подведут, на них можно переложить всю текущую работу, от
них можно требовать беспрекословного подчинения и выполнения указаний и быть
уверенным, что все будет сделано как надо. Потому что друзья не подведут и не
подставят. Второй путь был куда проще, и Стрельников пошел именно по нему.
Вячеслав Томчак был в то время заведующим лабораторией в одном из профильных
НИИ и считался весьма перспективным ученым, Геннадий Леонтьев руководил в
другом вузе кафедрой психологии управления. Стрельников предложил Томчаку
должность проректора по научной работе, а Леонтьеву – должность заместителя по
кадрам. Даже не предложил, а попросил:
– Переходи ко мне. Ты мне нужен.
Эти слова были священными. Раз друг говорит, что нуждается в
тебе, нуждается в твоей помощи, нельзя отказать. Даже если переходить очень не
хочется. Томчак в тот период уже вплотную приступил к написанию докторской
диссертации, но по первому же слову Стрельникова бросил науку и перешел к нему
в институт. Правда, Стрельников что-то такое говорил насчет того, что, дескать,
на этой должности будет возможность заняться докторской, и Томчак ему поверил,
но уже через неделю понял, что к настоящей науке его должность и близко не
лежала. Это была хлопотная суматошная административная работа, которая включала
в себя не только контроль за ходом выполнения плана научно-исследовательской
работы на кафедрах, но и организацию семинаров и конференций, обеспечение
научного рецензирования, руководство работой аспирантуры института и множество
других вещей, совершенно не интересных человеку, занимающемуся чистой наукой.
Нехватка бумаги или поломка техники на участке оперативной полиграфии, где
тиражируются подготовленные сотрудниками института научные и
учебно-методические работы, слишком большой конкурс в аспирантуру,
необходимость раздобыть машины и привезти на заседание ученого совета
строптивых старых профессоров, которые сказались немощными и поставили под
угрозу срыва защиту чьей-то диссертации, выбивание из финансистов денег на
приобретение книг для институтской библиотеки – всем этим пришлось заниматься
несостоявшемуся доктору наук Вячеславу Томчаку. И это при том, что до прежней
работы он успевал добираться за тридцать пять минут, а теперь тратил на дорогу
по полтора часа в один конец.
Самым неприятным было то, что Стрельников, судя по всему, не
собирался быть ректором до конца своих дней. Все его друзья знали, что дольше
двух-трех лет он ни в одном кресле не высиживал. Ему становилось скучно, он
рвался к новым просторам и новым вершинам, менял сферу деятельности, затевал
новые дела. Томчак и Леонтьев, по прямому указанию ректора жестко закрутившие
все гайки и нажившие себе в институте множество врагов, подспудно ждали того
дня, когда их друг Володя уйдет из института. Они твердо знали, что после его
ухода они здесь не останутся. Придет новый ректор и начнет избавляться от
старой команды, как это сделал в свое время сам Стрельников.
Их прогноз сбылся. Не прошло и трех лет, как Стрельников
задумал организовать Фонд поддержки и развития гуманитарного образования. К
немалому облегчению своих друзей-заместителей, он позвал их с собой. Однако
предусмотрительная Лариса Томчак уже тогда предупреждала мужа:
– Не делай этого, Слава, лучше вернись в науку, пока не
стало слишком поздно. Трехлетний перерыв пока еще можно как-то наверстать, тем
более что ты сейчас на должности проректора по науке, а с этой должности вполне
можно уйти заместителем директора какого-нибудь НИИ. Если ты потащишься за
Стрельниковым в Фонд, это будет уже необратимо. Людей, уходящих с
государственной службы в бизнес, обратно не берут, их там не любят. Максимум,
на что ты сможешь рассчитывать после работы в Фонде, это старший научный
сотрудник. Не высоко падать-то будет?
– Я нужен ему, – упрямо твердил Томчак. – Он
меня попросил уйти вместе с ним.
С этим Лариса ничего не смогла поделать. И точно в таком же
положении оказались супруги Леонтьевы. Анна умоляла мужа одуматься, пока не
стало поздно, а тот, в свою очередь, произносил выспренние слова о мужской
дружбе. Томчак и Леонтьев ушли из института вместе со Стрельниковым в
придуманный и созданный им самим Фонд. И вот теперь, как выяснилось, Владимир
Стрельников занял высокую должность в аппарате Госкомвуза, бросив своих верных
товарищей на произвол судьбы. Оба они были совершенно не приспособлены к
коммерческой деятельности, не любили ее и плохо понимали. Руководить Фондом без
оборотистого, энергичного, предприимчивого Стрельникова они не могли. Более
того, налаживая работу Фонда, они, как и несколько раньше в институте,
проявляли по приказу своего шефа жесткость и требовательность к остальным
сотрудникам. Даже в тех случаях, когда Владимир Алексеевич был совершенно
очевидно не прав или несправедлив, они демонстрировали солидарность с ним перед
сотрудниками, которые приходили искать у них защиты и понимания. Этого
требовали законы корпоративности и мужской дружбы. После всего этого трудно
было ожидать, что с уходом Стрельникова все в Фонде останется по-прежнему.
Недоброжелателей и врагов у Томчака и Леонтьева и здесь оказалось
предостаточно, и все они взбодрились и подняли головы, с энтузиазмом выискивая
возможность поквитаться с обидчиками.
Но все это было, так сказать, глобально. Это было тем
фундаментом, на котором возвела свое здание злость и ненависть. Однако, кроме
фундамента, необходимы и кирпичи. Их Стрельников поставлял Ларисе Томчак и Анне
Леонтьевой бесперебойно.
У него была очаровательная привычка звонить часов около
шести из машины и говорить своей секретарше:
– Наталья Семеновна, скажите Томчаку, чтобы не уходил.
Он мне нужен. Я буду через двадцать минут.
И Томчак сидел в своем кабинете как привязанный. Через
полчаса он звонил в приемную, недоумевая, почему Стрельников до сих пор его не
вызвал, раз уж он ему так нужен. Наталья Семеновна отвечала:
– Владимир Алексеевич занят, у него посетители.
Томчак ждал. Каждые десять минут звонила Лариса, потому что
они собирались куда-то идти: в гости, в театр, на банкет, и вообще у них были
вполне определенные планы на этот вечер. В конце концов, она ждала мужа к
ужину, без него за стол не садилась и хотела хоть какой-то определенности.
