Она была уверена в своей неуязвимости. Если подозрение падет
на Дербышева, никто не станет таскать сына Стрельникова и тем более его
подружку. Если же будут подозревать Сашу, остро нуждающегося в деньгах
папеньки, или даже самого Стрельникова, узнавшего о блядском поведении Милы, то
это никаким боком не коснется бывшей семьи Дербышева. Оба конца никогда не
сойдутся. Кто такая Наталья Загребина? Да никто. И к преступлениям никакого
отношения не имеет. Зачем ей убивать Широкову и Томчак? Нет причины.
И вообще кому придет в голову рассматривать смерть Милы и
Ларисы как дело рук одного и того же человека? С Милой понятно, там все
указывает на Дербышева, ну в крайнем случае – на Стрельникова или на его сына.
А Лариса-то тут каким боком? Она же умная женщина, к тому же замужем. Она
обязательно сотрет с автоответчика сообщение от мнимого Дербышева, чтобы муж
случайно не услышал. И все. Никаких следов. Куда ходила? К кому? Зачем? Никто
не узнает.
* * *
Настя лежала рядом с мужем, слушая его ровное дыхание. Леша
давно уснул, а она все перебирала в памяти события сегодняшнего вечера.
… Наталья Цуканова прекрасно владела собой. Ни тени
смущения, ни грамма неловкости. Ни страха, ни отчаяния. А ведь ее уличили в
совершении двух убийств. Поразительное хладнокровие. Неужели ей безразлична
перспектива оказаться за решеткой? Она даже не отпиралась, с легкой улыбкой
рассказывая о своих действиях. Потом Настя поняла, что эта женщина так глубоко
погрузилась в собственную ненависть, что не способна ни на какие другие
чувства. Эти другие чувства придут позже, может быть, через несколько дней,
проведенных в камере под арестом. Тогда она вынуждена будет понять, что ТА
жизнь, в которой она ненавидела и мстила, закончилась, и началась ДРУГАЯ жизнь,
совсем непохожая на прежнюю. У нее ничего не получилось. Дербышев на свободе.
Стрельников, Томчак и Леонтьев на свободе. Пострадали три женщины, которые, в
сущности, ничего плохого Наталье не сделали и мстить которым было не за что.
Двоих она убила сама, третья, Люба Сергиенко, покончила с собой, но она
осталась бы жива, если бы не погибла Мила. Наталья Цуканова решала собственные
проблемы, попутно разрушая жизнь незнакомых ей людей. Нужно время, чтобы она
это осознала. Тогда придет и страх, и ужас, и отчаяние. А пока она еще
храбрится, играет в суперженщину, пытается показать, какие все кругом ничтожные
и мелкие по сравнению с ней. Такие ничтожные и мелкие, что перед ними и
признаться в убийстве можно. Конечно, признаваться она начала не сразу. Но
Константин Михайлович Ольшанский ее дожал. И серебряной подвеской-Купидоном, и
тем, что нашлись свидетели, которые видели, как Широкова незадолго до смерти
выходила на станции «Академическая», и другими мелочами. А когда Настя из
своего угла бросила реплику о том, что Наталья надевала туфли Людмилы
Широковой, тогда уж Цуканову словно прорвало. Небрежно откинувшись на спинку
стула, она стала рассказывать и о том, как звонила Алле Стрельниковой, и о том,
как приходила по ночам к ее мужу. Рассказывала она долго и с удовольствием. И
только в самом конце заявила:
– Ну что ж, господа, я вас достаточно развлекла. Срок в
колонии мне обеспечен. Теперь и вы доставьте мне удовольствие. Признавайтесь,
козлы паршивые, кто из вас мой отец?
Трое мужчин замерли, как кролики, загипнотизированные
взглядом удава. Сцену можно было бы прервать, не доводя до мучительного
завершения, но следователь, по-видимому, не считал нужным этого делать. Он
молчал, бесшумно постукивая карандашом по папке с бумагами и поглядывая на
присутствующих через толстые стекла очков. Молчание затягивалось, и никто не
решался прервать его.
– Я полагаю, Наталья Александровна имеет право получить
ответ на свой вопрос, – произнес Ольшанский. – Об ответственности за
изнасилование ее матери речь не идет и идти не может, поскольку Надежда
Романовна в свое время приняла решение не заявлять о случившемся. Без ее
заявления никто ничего предпринимать не может. Да и давность, сами понимаете.
Речь идет о чисто человеческих вещах. Наталья Александровна будет арестована,
затем предана суду, и не исключено, что ей предстоит отбывать наказание в
местах лишения свободы. По-моему, ее желание получить ответ на вопрос, который
мучил ее столько лет, вполне понятно и должно быть удовлетворено. Вы – мужчины.
Так поступите же по-мужски.
Снова пауза. На этот раз комната словно наполнилась
электрическими разрядами.
– Я, – сказал Владимир Алексеевич
Стрельников. – Это я.
* * *
Рано утром Настю разбудил телефонный звонок.
– Аська, у нас ЧП, – послышался в трубке
взволнованный голос Юры Короткова. – Коля попал вчера в аварию.
– Жив?! – закричала Настя, сбрасывая с себя
одеяло, словно готовясь немедленно куда-то бежать и спасать Селуянова.
– Жив, жив, успокойся. Состояние средней тяжести.
Переломов много, но жизненно важные органы не задеты. В дежурную часть еще
вчера из Склифа звонили. Гордееву сообщили, но он решил до утра нас не дергать,
наши нервы поберечь.
– К нему пускают?
– Нас – пустят, – уверенно пообещал Юра. –
Прорвемся. С нашей сумасшедшей работой у нас весь институт Склифосовского в
приятелях ходит. За тобой заехать?
– Ага. Я буду готова через полчаса.
– Все, еду.
Утренний час «пик» еще не начался, и им удалось даже на
разваливающейся машине Короткова доехать до института Склифосовского довольно
быстро. У Юры действительно было здесь множество знакомых, и это позволило им
попасть в палату к Селуянову в неурочное время. Несчастный Коля лежал весь в
гипсе, но при виде друзей начал улыбаться и дурашливо подмигивать. Ничто не
могло лишить его природного оптимизма.
– Ты что это, Колян? – начал вместо приветствия
Коротков. – Ты ж на весь МУР славишься своей безаварийной ездой. Как же
так?
– Ребята, мы все дураки, и я самый главный. Собственно,
именно это я и торопился вам сообщить, пока вы не запихнули в один кабинет дочь
Цукановой и всех остальных фигурантов. И как мы ухитрились так бездарно
провести проверку? Убить нас всех мало.
– Это точно, – согласилась Настя. – Бывает
проруха и на нас. Мы боялись спугнуть Загребину, поэтому не трогали ее и
документы не проверяли. По адресному крутанули – в Москве не прописана. Можно
было в фирме, где она работает, запросить ее паспортные данные, но, повторяю,
спугнуть боялись.
– Добоялись, – хмыкнул Селуянов. – Ну как
вчера прошло? Не катастрофа?
– Тяжело, – призналась Настя. – Все время на
грани фола. Просто удивительно, как они все выдержали и не сорвались. Мне
несколько раз казалось, что вот-вот мордобой начнется. Девица-то в выражениях
не стеснялась, всю правду-матку в глаза резала. По-моему, она от этого какой-то
особый кайф ловила. Дербышев чуть не умер от ужаса. Он ведь был уверен, что
Наталья к нему хорошо относится, с пониманием. Каково ему было узнать, что она
столько лет за ним следила и втихую вынашивала план, как с ним разделаться, да
покруче, чтобы, значит, мало не показалось. А уж Широкову она крыла вообще чуть
не матом. Но Костя, конечно, гигант. Все время держал ситуацию под контролем,
ни на секунду из рук не выпустил. Я его еще сильнее зауважала после вчерашнего.
