– Денег нету, – сказал Цесаревич, оборачиваясь.
– Шофер прав, – любезно отметил Остап, – денег действительно нет. И это навевает на меня грусть.
Антилопа-Гну скользнула с пригорка. Поля продолжали медленно вращаться по обе стороны машины. То выскакивала ветряная мельница, беспокойно махавшая решетчатыми руками, то бежали с поля наперерез машине босоногие мальчики, то брыкалась вдали потревоженная автомобильным шумом пятнистая корова.
– Смотрите, – закричал вдруг Балаганов, – впереди автомобиль!
Остап на всякий случай распорядился убрать плакат, увещевавший граждан ударить автопробегом по разгильдяйству. Покуда Паниковский выполнял приказ, Антилопа приблизилась к встречной машине.
– Малый ход! – скомандовал Остап. – Возле машины придется остановиться. У них, кажется, поломка.
Закрытый серый «Кадиллак», слегка накренившись, стоял у края дороги. Коленопреклоненный шофер снимал покрышку с переднего колеса. Над ним в ожидании томились три фигуры в песочных дорожных пальто.
– Терпите бедствие? – спросил Остап, вежливо приподымая фуражку.
– Пустяки, – ответил шофер, – прокол камеры.
Антилоповцы вылезли из своего зеленого рыдвана. Цесаревич завистливо стал кружиться вокруг чудесной машины и вскоре завел с шофером специальный разговор. Паниковский и Балаганов с детским любопытством разглядывали пассажиров, из которых двое имели весьма надменный заграничный вид. Третий, судя по одуряющему калошному запаху, исходившему от его резинотрестовского плаща, был соотечественник.
– Далеко едете? – спросил Остап.
– А черт его знает! – раздраженно ответил соотечественник. – Шесть дней уже носимся по деревням, как угорелые.
– А вам это не нравится?
– Я думаю.
– Зачем же вы носитесь?
– Это они носятся.
И соотечественник довольно грубо показал пальцем на своих спутников, седых румяных джентльменов.
– Американцы.
– А вы?
– Я переводчик из бюро путешествий. Много я имел дела с иностранцами, но таких еще не видел. Скотоводы! Казалось бы, люди интеллигентные. Понимаете, на той неделе к нам, в Москву, приехали специальным поездом восемьдесят американских туристов. Прямо кошмар какой-то! Девять международных вагонов и четыре вагона-ресторана. У каждого отдельное купе. А эти двое сами целый вагон занимали. А зачем им, спрашивается, отдельный вагон? Ну, да ладно. Сначала все шло хорошо. Согнали со всего города такси и повезли их в Большой театр на «Лебединое озеро». Специальный спектакль среди лета устроили. Есть, конечно, расчет – они хорошо платят.
– Знаю, знаю, – сказал Остап, – бутылка нарзану – 18 рублей, пятикопеечная марка – семь с полтиной!
– В этом роде... Потом по программе: Третьяковская галерея, Кремль, Василий Блаженный, немножко строительства, Парк культуры и отдыха, танцы народностей... Все в порядке, честь честью. Им это нравится. Балет, большевики – у них, прямо, глаза на лоб лезут. Ну, потом, как известно, за машинку и на Волгу.
– А! Сюр нотр мер Вольга! На нашу матушку Волгу?
– Вот именно, – с ненавистью подтвердил переводчик, – на специально оборудованный теплоход с хором песельников. Все поехали. А эти двое отбились. Стали по деревням ездить. Замучили меня с шофером совершенно.
– Хотят ознакомиться с бытом новой деревни? – спросил Остап, посмотрев в сторону американцев.
Скотоводы важно стояли над шофером. На них были серебристые шляпы, замороженные крахмальные воротнички и беспокойные галстуки.
– Как же! Так им и нужна новая деревня! Деревенским самогоном они интересуются, а не деревней.
– Самогоном?
– Представьте себе. Я долго не мог понять, чего им нужно. Оказывается, нужен им рецепт изготовления хорошего самогона.
– Сухой закон допек?
– Ну да.
– А что, разве у них, в Америке, плохой самогон.
– Они говорят, такая мерзость, что в рот взять нельзя. И вот ездим мы по деревням, ищем рецепт. Но ничего из этого не вышло и не выйдет. Как только мужики видят, что приехал автомобиль, они моментально уходят в себя. Говорят, что знать о самогоне не знают, никогда его не видели и вообще о самогоне слышат первый раз. Ясное дело, они принимают нас за начальство. Рецепт кваса, говорят, пожалуйста, дадим, а про самогон нам ничего не известно. На меня стали бросаться. Расскажи им секрет самогона. Что я, самогонщик? Я член союза работников просвещения.
– Знаете что, – спросил Остап, – вам очень хочется обратно в Москву?
Переводчик тяжело вздохнул.
– Полтораста они дадут за рецепт? Могу продать.
– Дорогой мой! – воскликнул переводчик. – Берите двести. Они дадут. А у вас в самом деле есть рецепт?
– Сейчас же вам продиктую, – сказал Остап. – Какой угодно: картофельный, пшеничный, абрикосовый, ячменный, из тутовых ягод, виноградный. Одним словом – любой из полутораста самогонов, рецепты которых мне известны.
Остап был представлен американцам. Они выбрали пшеничный самогон, который, по словам их друзей в Америке, считается среди русских трезвенников самым лучшим. Рецепт долго записывали в блокноты. Остап в виде бесплатной премии сообщил скотоводам наилучшую конструкцию портативного кабинетного аппарата, легко помещающегося в тумбе письменного стола. Скотоводы заверили Остапа, что при американской технологии изготовить такой аппарат не представляет никакого труда. Остап в свою очередь заверил скотоводов, что аппарат его конструкции дает в день ведро прелестного ароматного первача.
– О! – закричали американцы. – Pervatch! Pervatch!
Они уже слышали это слово в одной знакомой почтенной семье из Чикаго. И там о pervatch’е были даны прекрасные референции. Глава этого семейства был в свое время с американским оккупационным корпусом в Архангельске, пил там pervatch и с тех пор не может забыть очаровательного ощущения, которое он при этом испытал.
В устах разомлевших скотоводов грубое слово первач звучало нежно и заманчиво, как звучит слово – вермут.
Американцы легко отдали двести рублей и долго трясли руку Бендера. Паниковскому и Балаганову тоже удалось попрощаться за руку с гражданами заатлантической республики, измученными сухим законом. Переводчик на радостях поцеловался с Остапом и просил не забывать.
Сдружившиеся путешественники расселись по своим машинам. Цесаревич на прощание сыграл матчиш, и под его веселые звуки автомобили разлетелись в противоположные стороны.
– Видите, – сказал Остап, когда американскую машину заволокло пылью. – Все произошло так, как я вам говорил. Мы ехали. На дороге валялись деньги. Я их подобрал. Смотрите, они даже не запылились.
