Когда я оборачиваюсь, Ева смотрит на меня сквозь стекло. Наверное, услышала рокот дверей. Мы обмениваемся долгими взглядами — я и моя дочь. Потом я иду обратно домой.
* * *
Я не удивляюсь той истерике, которую закатила Ева на кухне. Странно даже, что этого не произошло раньше. Я опять что-то пропустила. Чего-то не заметила. Опоздала.
Я, в общем, чувствовала, что это назревает, но ничего не предприняла. Я могла бы увести ее в уголок и вызвать на откровенную беседу, но не сделала этого. Она всегда такая сердитая, что я сочла это бессмысленным. Может, мне все равно следовало попытаться? Ну, отшила бы меня, в конце-то концов. По крайней мере, она знала бы, что я не хотела причинить ей боль.
Они с Роджером всегда были близки, немудрено, что она так остро переживает его уход из семьи. И соответственно, ждет, что я тоже буду страдать. Что мне с этим делать, право, не знаю. Она злится, видя, что я не пытаюсь его вернуть. И какое ей дело, что это он ушел от меня, а не я от него.
Я не знаю, как объяснить ей, что ее и мою потерю нельзя сравнивать. Я и сама себе объяснить не могу, почему моя потеря вовсе и не кажется мне таковой. И что же я должна втолковывать Еве?
По ее мнению, мне полагалось бы заходиться от горя и расшибаться в лепешку, силясь его вернуть. Или, преисполнившись черной ненависти, нанять для него киллера. Или учинить еще что-нибудь — ну хоть что-то! А я просто живу себе, и она не в состоянии это понять. Да, я, конечно, сердита на него, тут уж сомнений быть не может… но и только. Умирать от разбитого сердца я почему-то не собираюсь.
Я ждала вспышки. Я к ней морально готовилась. Я знала, что воцарилось лишь временное затишье и я должна набраться сил для столкновения. Но ничего не происходило, и постепенно я успокоилась.
Я как бы стряхнула с себя Роджера, точно змея — старую кожу.
Стоит ли этому удивляться? Я ведь когда-то вышла за Роджера вовсе не потому, что не представляла жизни без него. Я сделала это потому, что Гарри погиб, а меня парализовало и я не особенно понимала, на каком свете вообще нахожусь. До падения все в жизни было ясно и понятно. После него — кто-то могущественный словно бы перевернул карандаш и резинкой стер мое будущее. И небрежно отряхнул измаранную страницу.
«Мы все равно поженимся, — говорил он мне. — Если не будет своих детей — усыновим приемных». Я не особенно помню, как соглашалась на брак, помню только, как обрадовалась, что он от меня не сбежал. От этой головы, приделанной к безжизненному телу. От мозгов на тарелочке. Вот я и поплыла по течению…
Звучит жутковато, но с его уходом мне словно предоставили второй шанс. Вот как я все это ощущаю.
Глава 9
С железной логикой, присущей подросткам, Ева ждет, что утром я отвезу ее на работу. Хотя официально мы типа как бы не разговариваем.
— Мам, ну вставай же! — окликает она сквозь щелку в дверях.
Может, мы и не разговариваем, но на крик это не распространяется.
Я вздыхаю — происходящее порядком мне надоело.
Я выбираюсь из-под одеяла, по обыкновению, нечаянно роняю Гарриет на пол. Она падает и лежит, соображая, что произошло. В качестве извинения я наклоняюсь и треплю ее по щеке.
Когда мы с Евой забираемся в фургон, из-за угла выползает голубой «пассат». Брайан машет мне рукой, я коротко киваю в ответ. Он ни в чем не виноват, но для меня он прочно связан с папиным недугом, и вежливость дается мне с трудом.
Всю дорогу до лошадиного центра Ева молча смотрит в окно. По-видимому, я должна спросить ее, что не так, и докопаться до причины, одолевая постепенно слабеющее сопротивление. Однако сегодня утром я к этому не готова.
Она сидит мрачнее тучи и выпрыгивает из машины чуть ли не раньше, чем я успеваю затормозить. Она громко хлопает дверцей и удирает через двор, даже не оглянувшись.
Я паркую фургон и иду разыскивать Дэна. Он в главном помещении конюшни, собирается давать глистогонное большой рабочей лошади. Конь громадный, темно-гнедой с широкой белой проточиной на голове. Вот это рост — восемнадцать ладоней, не меньше!
Дэн дружески улыбается.
— Привет, Аннемари!
— Привет, — отзываюсь я.
Прячу руки в карманы и прислоняюсь к стене, наблюдая за ним.
Дэн всовывает большой палец между передними и коренными зубами коня, второй рукой вставляет тюбик с лекарством глубоко в рот животному. Конь вздергивает голову, натягивая растяжки, задирает губы. Физиономия у него делается как у осла, готового зареветь.
Я так и прыскаю со смеху.
— Ну у тебя и рожа, приятель!
— Так невкусно же, — говорит Дэн.
Он отступает и кидает пустой тюбик в мусорное ведро. Оглядывается — попал ли — и вытирает руки о джинсы. Потом гулко хлопает четвероногого пациента по шее. Тот продолжает кривиться.
— Вот бедолага, — говорю я.
И подхожу погладить усатую морду страдальца.
— Как его зовут?
— Иван, — отвечает Дэн. — Иван Грозный.
— Он что, соответствует? Действительно грозный?
— Да нет, что ты. Паспортное имя такое, вот и все.
— А у него и родословная есть? — спрашиваю я удивленно.
Отхожу на несколько шагов и начинаю пристально разглядывать Ивана.
— Ты не поверишь, что за лошади здесь порой появляются. Не только старые клячи. Бывают и такие, которым просто не повезло.
Дэн пристегивает чембур к недоуздку Ивана и отбрасывает растяжки к стенам. Карабины лязгают об пол. Дэн ведет Ивана к дверям денника, конь заходит, опустив тяжелую голову и бережно переступая мохнатыми ногами через направляющую сдвижной двери. Дэн идет следом.
Я спрашиваю:
— Ты его тоже на аукционе купил?
— Нет. Около года назад мы получили трех клейдесдалей. Насколько можно судить, он лет пятнадцать безвылазно провел в стойле, на привязи. Света божьего ни разу не видел. Соседи даже не знали, что на этом участке лошадей держат…
Дэн выходит из денника и вешает на крючок красный недоуздок Ивана. Недоуздок, как и сам конь, невероятно огромен.
— Господи Иисусе, — вырывается у меня.
— Когда владелец наконец умер, его дочери обнаружили Ивана и еще двух тяжеловозов стоящими в многолетних залежах навоза и сгнившего сена, а копыта у них были такие, каких я отроду не видал. Надо отдать наследницам должное, они не отправили коней на бойню, а сразу вызвали нас. Одно копыто у Ивана так отросло, что даже загибалось внутрь. Пришлось взять электрическую пилу и отрезать примерно фут рога, представляешь? Только потом можно было что-то с ним делать, и копыто до сих пор не в порядке. Видишь, как он ноги ставит?
Дэн указывает на громадные копыта.