Чем больше я об этом думаю, тем более вменяемым и реальным кажется мне такой план. Нет, правда, он просто блистателен. Остается только вопрос — как Гарру в коневоз затарить. Но я над этим голову заранее ломать не хочу. Буду разбираться с проблемами по мере их возникновения…
* * *
Выждав время, положенное по инструкции, я подхожу к мойке с колотящимся сердцем и трясущимися руками…
Гарра стоит на развязках, опустив голову и полузакрыв глаза. Ему скучно. Блин, да он чуть ли не спит там!
Я прохожу к крану, борясь с искушением провести ладонью по его боку. Открываю воду и самым тщательным образом регулирую давление и температуру. Пока мне вовсе не хочется видеть результат. Я даже не уверена, хочется ли мне, чтобы краска сработала.
И вот наконец я набираю полную грудь воздуха — и решительно поворачиваюсь. Теплая струя окатывает его плечо, разбивая красноватый лоснящийся слой на мокрые лохмотья, которые валятся на бетон и там истаивают, уходя в слив, точно кровь, попавшая в раковину.
Я тру большим пальцем участок непосредственно под струей. Вся шерсть рыжая. И таковой остается. Я смотрю на нее, и меня обдает неожиданным холодом. Ощущение похоже на страх, но это что-то большее. Пожалуй, это неотвратимость. Я сознаю, что зашла слишком далеко. Обратной дороги не будет.
Я быстро работаю, ополаскивая коня и тщательно протирая его, чтобы избавиться от следов применения химии. Потом направляю струю на пол, сгоняя кроваво-красную жидкость в слив. Цвет кажется мне очень зловещим.
Покончив с последними остатками краски, я собираю использованные перчатки и порожние тюбики и запихиваю их в тот же пластиковый мешочек из магазина. Скручиваю его и завязываю узлом. Потом отступаю и разглядываю новоиспеченного гнедого ганновера.
Он здорово изменился. Я втягиваю воздух сквозь зубы… И мне на ум неисповедимо приходят строки из шекспировского «Макбета»:
…Я в кровь
Так далеко зашел, что повернуть
Уже не легче, чем продолжить путь.
[3]
Я закрываю дверь денника, и тут вновь появляется Жан Клод.
— Нет, — говорит он, — это непростительно! Никого так и нет, а у меня занятие через двадцать минут!
Он стоит прямо передо мной, то есть в двух шагах от денника Гарры. «Только не смотри туда, только не смотри туда, только не смотри…»
— Новости какие-нибудь есть? — спрашивает француз. — Почему никого нет на работе?
— Ну… не знаю.
Я отхожу от денника, страстно надеясь, что Жан Клод отвернется от него следом за мной.
— Может, стоило бы им позвонить? — говорит он. — Ты знаешь их телефоны?
— Где-то записаны… Поищу наверху.
— Тогда пошли.
И, к моему величайшему облегчению, он первым направляется в офис.
Мы поднимаемся, он устраивается у окна, а я принимаюсь рыться в бумагах.
— Вот странно, — говорю я наконец. — Похоже, они все вместе живут.
Судя по записям в папке «Служащие», трое конюхов живут в одном доме. А двое других, если верить адресу, — в соседнем.
— Ничего странного, — говорит Жан Клод, опускаясь на диван перед окном. — Они ведь одна семья.
Он лежит, подперев рукой голову, одна нога согнута в колене.
Я так и замираю.
— Что?
— Они все — братья. Единственное исключение — Луис. Он племянник.
— Господи Иисусе…
Жан Клод резко садится и смотрит на меня.
— Что? Что не так?
— Я же вчера Луиса выгнала. По-твоему, их отсутствие может быть с этим связано?
— Ты его… Но за что?
— Я их с Евой застукала в комнате отдыха. Они там безобразничали…
— То есть как безобразничали?
Я молчу, и до него постепенно доходит.
— Они… он с ней…
— Нет. Но как знать, до чего бы дело дошло, если бы я их не спугнула.
Жан Клод смотрит на меня, словно впервые увидел.
— И ты за это парня уволила?
— Естественно!
Он поднимается на ноги, глядя на меня с прежним выражением. Я больше не могу этого выносить.
— Что ты так на меня смотришь?
— Они же подростки. Тинейджеры. А для тинейджеров это самое естественное — тискаться по углам.
Он объясняет мне, как безнадежно отсталой. Я возражаю:
— Может быть. Во Франции. Или в Канаде. Но только не здесь!
— Я тебя умоляю, — говорит Жан Клод, вскидывая ладонь. — Не хочешь же ты сказать, будто девочкой ни разу не свинчивала из дома, чтобы украдкой поцеловать бойфренда?
Я решительно заявляю:
— Нет! Никогда!
И, еще не договорив, вспоминаю наши с Дэном переплетенные руки… И не только руки…
Мама дорогая, неужели я переигрываю?
Жан Клод выражается грубее и проще.
— Врешь, — говорит он.
— Да как ты… — начинаю я горячо, но тут же утрачиваю уверенность.
Он глядит на меня не зло, со спокойной уверенностью.
— Я правду говорю. А ты — нет.
Я со стоном оседаю на стул.
— Откуда же мне было знать про их семейные узы? У них ведь даже фамилии разные! Двое — Эрнандесы, еще двое — Санта-Круз, а Луис — и вовсе Гутьеррес…
— Там было двое отцов.
— А Луис?
— Сын их сестры.
Я выбираюсь из-за стола. Я не в состоянии сидеть на одном месте.
— Нет, это не может быть правдой. Вот так взять и бросить работу…
— Похоже, тут ты ошибаешься.
Тон у него спокойный и безразличный. Чертов француз! Поверить не могу, что когда-то усматривала в его происхождении что-то интригующее и приятное!
— Все равно не понимаю. Они не могут вот так вдруг уйти. Куда ж им без заработка?
Жан Клод пожимает плечами.
— Назови другую причину.
— Ну, не знаю. Что-то с машиной. В аварию по дороге попали…
— Сразу оба автомобиля?
— Семейная трагедия!
Он поводит головой, взвешивая такую возможность.
— Вероятность есть. Но факт в том, что все наши лошади в помещении, в нечищеных денниках, а ко мне вот-вот явятся ученики. Нужно срочно позвонить и все выяснить.
— Каким образом? У меня их телефонного номера нет.
— Что, нигде не значится?
— Нет.
