— Они очень сердятся из-за Луиса.
Я балансирую на грани истерики.
— И они просто взяли и бросили работу?
— Там еще возник вопрос с чеками…
— Господи, что еще?
— Банк их не принимает к оплате.
— Господи…
Я подхожу к стене и прижимаюсь к ней лбом. Потом поднимаю голову и стукаюсь в стену. Снова. Снова. И снова…
— Они согласны вернуться, — говорит Жан Клод. — Но только если ты примешь и Луиса. И если им живые деньги заплатят.
— Деньги я найду. Но Луиса обратно взять не могу.
— В этом плане, боюсь, они непреклонны.
— Почему?
— Потому что если в следующем месяце он останется без работы, то осенью не сможет в школу пойти.
— В школу?..
— В колледж Новой Англии.
Я утрачиваю дар речи и только хлопаю глазами.
— Удивлена?
— Еще как! Почем мне было знать, что парень собирается в колледж?
— Слушай, а ты вообще с ним хоть раз говорила?
Я поджимаю губы.
— Луис очень умный парнишка, — продолжает Жан Клод. — Исключительно светлая голова. Оплату обучения и покупку книг покроет стипендия, но остальное он должен финансировать сам. Его родители живут в Мексике, они не в состоянии ему помогать.
Я понимаю, какое напрашивается сравнение. Оно далеко не в мою пользу, и я пытаюсь в упор не видеть его. Фигурально выражаясь, мысленно зажмуриваю глаза и затыкаю уши. Не помогает.
До чего же я все-таки дура. Я вообще ходячий кошмар. Еве от Луиса не могло быть никакой беды. С наступлением осени он переедет в Хенникер, осталось всего четыре недели, и я уж как-нибудь присмотрела бы за молодыми, чтобы не наделали глупостей. Да и прочие возражения против Луиса как-то сами собой испаряются…
Передо мной — мальчик, который усердно пробивается в жизни. В чужой стране, без поддержки родителей. И уже добился стипендии, чтобы посещать колледж. А с другой стороны — моя дочь. Которой все в жизни доставалось на тарелочке. И как, спрашивается, она собою распоряжается? Прокалывает язык. Обзаводится татуировкой. Допрыгивается до исключения из школы.
Ну и скажите мне, кто на кого мог дурно повлиять?..
Я опять готова расплакаться. И поневоле вспоминаю свое бесславное бегство из района, где живет Луис.
Все обвинения, что бросала мне Ева, полностью справедливы. Я судила Луиса — да и всех, кто там живет, — исходя из собственных предубеждений.
* * *
Спускаясь за Жаном Клодом по лестнице, я отчетливо понимаю: на то, чтобы вывести Гарру из конюшни так, чтобы не видел француз, у меня считаные минуты. Да и то надо еще придумать, как бы это проделать.
Мы выгребаем один, другой, третий денник… Отсек, где стоит Гарра, все ближе. К тому времени, когда мы оказываемся по соседству, я успеваю в кровь искусать себе губы.
Но тут происходит настоящее чудо. Жан Клод просит извинения и отлучается в удобства. Как только замок щелкает, я бросаюсь к деннику Гарры, распахиваю дверь и хватаюсь за недоуздок.
— Идем скорее, идем! — громким шепотом зову я его, чмокая губами и нашаривая чембур.
Он выходит за мной в коридор. Вид у него растерянный и несколько сонный. Я продолжаю дергать и чмокать, пока он не пускается неохотной рысцой.
С поля я возвращаюсь с четким пониманием: я спятила. Мой план безумен. Пока мне удается скрыть, чем я занималась нынче утром, но все тайное неизбежно станет явным, как только придет пора загонять лошадей обратно в конюшню. Или даже раньше, если Жан Клод присмотрится — и не увидит полосатого коня в табуне. Зато обнаружит на его месте одноглазого темно-гнедого, бегающего среди меринов…
Я обнаруживаю Жана Клода в дверях денника Гарры. Он сбрасывает в ведерко навоз, потом выпрямляется, опираясь на лопату.
— Я вижу, передумала?
— Угу…
Он смотрит на меня почти подозрительно…
От греха подальше я поспешно хватаю другую лопату и ныряю в соседний денник.
Мы наводим чистоту битых три часа. И это с использованием всех известных человечеству изобретений для облегчения ручного труда. Чтобы не таскать тяжелые ведра с навозом, мы катим по проходу тележку и постепенно нагружаем ее. Потом закидываем в денники мешки с опилками. Те самые, будь они тридцать три раза прокляты. Возвращаемся с ножами и вспарываем мешки, разбрасываем по денникам их содержимое. Мы ставим ведра для воды на тачки, опять же чтобы не таскать в руках. И заново наполняем их из шланга, протянутого в конюшню. И потом, уже под занавес, засыпаем в сухие тачки лошадиный корм. У Жана Клода это полнорационный, у меня — для лошадей старшего возраста. И катим их по проходу, раскладывая порции по кормушкам…
У меня отчаянно болит спина, а руки просто отваливаются. Я сейчас упаду и умру. Я вся в грязи. В волосах колтуны, они так и высохли нечесаными. Одежда в навозе, а шорты липнут к ногам — я облилась, когда опорожняла поилки.
— Ну вот, — говорит Жан Клод, отряхивая руки о джинсы. — Вроде справились, черт побери.
— Да уж, — отзываюсь я. — Черт побери.
Он смотрит на часы.
— Часа через два пора уже будет их загонять.
— Если до тех пор дождь не пойдет…
— Тсс! — Он строго качает головой и воздевает палец. — Не искушай судьбу!
Увы, предупреждение запоздало. Крыша начинает греметь. Дождь налетает внезапным мощным порывом.
Мы с Жаном Клодом в ужасе переглядываемся… Мой ужас, правда, сильнее, но об этом знаю только я. Я гадаю, выдержит ли краска?
— Решено. — Жан Клод дергает себя за усы. — Пусть гуляют пока, если только гроза не начнется.
— Решено, — сразу соглашаюсь я.
Он стоит подбоченясь и смотрит на меня.
— Вот так, — говорит он.
Я повторяю за ним:
— Вот так…
— Так ты как-то разберешься с этим сегодня?
Меня охватывает паника. Он знает! Он догадался про Гарру!.. Потом я соображаю, что он имел в виду конюхов.
— Непременно, — отвечаю я. — Сегодня. Переговорю с банковским управляющим, и завтра мы отвезем им наличные…
— Мы?
— Ну, ты же знаешь, как их найти. А я — нет.
Он прищуривается. Я оправдываюсь:
— У меня чувства направления нет. Топографический кретинизм. Да ладно тебе, Жан Клод! Можно подумать, ты не хочешь, чтобы они на работу вышли!..
Поползновение на шутку выходит неуклюжим и несмешным. Он то ли не понимает, что я пыталась шутить, то ли просто пропускает мимо ушей.
— Ну ладно, — говорит он, качая головой.
