Я кое-как выбираюсь из автомобиля и качу чемодан по тротуару. Такси уезжает, и я остаюсь наедине с воспоминаниями о былом.
На лужайке торчит деревянная табличка: «Продается», внизу — координаты риелтора. Дом сложен из красного кирпича. Когда-то он казался мне таким прочным, едва ли не горделивым. Теперь вид у него заброшенный, несчастный и одинокий. Стриженая трава побурела. Между ступенями крыльца — длинные разросшиеся сорняки. На некогда ухоженных клумбах занял прочные позиции трехфутовый чертополох.
Если человечество постигнет катастрофа, мир достанется тараканам. И чертополоху.
На ручке двери висит запирающийся ящик для писем, из-за этого дверь трудно открыть. Я едва справляюсь с замком, ругаясь сквозь зубы.
Наконец дверь отходит. Немедленно начинается сквозняк, подхватывает со столика в прихожей бумаги, они порхают в воздухе, прежде чем упокоиться на полу. Это все риелторские листки. Я поднимаю их и неаккуратной стопкой водворяю на место.
В большой комнате царит та же мерзость запустения. Цветы засохли в горшках, на каминной полке — размякшие свечи. На кофейном столике — наш семейный портрет, реликвия далеких счастливых времен. Ева, Роджер и я… Рядом — фотография родителей Роджера и ваза, подаренная его двоюродной бабушкой. Я несколько удивлена, что эти вещи по-прежнему здесь. Хотя сама же указывала в соглашении о расторжении брака, что все, находящееся в доме, остается за мной.
Вот уж не думала, что Роджер пойдет на это. Я ведь ему как бы вызов бросала. Давала понять, что, мол, вот тебе плата за уход от меня к Соне. Нитки из прежнего дома не заберешь!.. Могла ли я предположить, что он сочтет такое условие справедливым?..
* * *
На другой день после полудня я с некоторой робостью подхожу к моей любимой старой машине. Но опасения излишни. Она заводится с пол-оборота, хотя на ней несколько месяцев не ездили. Преисполнившись благодарности и любви чуть не до слез, я задом выезжаю из гаража и держу путь к офису Кэрол.
По дороге я начинаю понимать, что несколько промахнулась с одеждой. День жаркий, а я облачилась в деловой костюм. В ризы власти, как, помнится, говаривали в восьмидесятые. На мне шелковый пиджак баклажанного цвета с подбитыми ватой плечами. Я желаю выглядеть властной. Успешной. Деловой.
Контора Кэрол располагается в старой части города. Здесь очень зелено, много деревьев. Дома в основном жилые, так что с парковками туго. На крохотную стоянку приходится втискиваться по гравийной дорожке, проложенной вдоль стены здания.
— Здравствуйте! Могу я вам чем-то помочь? — спрашивает администраторша, когда я вхожу.
— Я к Кэрол. Мне назначено на два сорок пять.
— Ваше имя?
— Аннемари Циммер… то есть Олдрич, — поправляюсь я поспешно. — Аннемари Олдрич.
Потерплю еще часок, так и быть. А потом в самом деле вновь стану Аннемари Циммер.
Администраторша не придает значения путанице с фамилиями. Она просто звонит Кэрол.
— Тут к вам пришли… На два сорок пять… Ага… Ага.
Она берет маркер и делает жирную пометку в гроссбухе. Потом вешает трубку.
— Кэрол готова принять вас. Как пройти, знаете?
— Да, — говорю я. — Я тут уже бывала.
Несмотря на звонок администраторши, кабинет закрыт. Я стучу.
— A-а, Аннемари, — слышу я голос Кэрол. — Заходи, заходи.
Она распахивает дверь, широко улыбаясь. Энергично пожимает мне руку и одновременно втягивает меня в комнату. Усаживает на стул и возвращается за свой стол. Все здесь миниатюрное. Начиная с хозяйки. Не нормального человеческого размера, а примерно в три четверти.
— Я думаю, много времени слушания не отнимут, — говорит она.
И наклоняется вперед характерным движением, которое типа должно помочь мне раскрепоститься. Будь она мужчиной, она сейчас расстегнула бы манжеты и поддернула рукава.
— Соглашение достигнуто, все бумаги заполнены, так что, если судья не окажется законченным крючкотвором, все должно пройти как по маслу.
— Крючкотвором? А что, есть к чему придраться?
— Дело в том, что обычно имущество делится в пропорции пятьдесят — пятьдесят пять процентов, как правило, с некоторой разницей в пользу жены, так что тут у нас сильного отклонения нету. К тому же заработок у него гораздо больше твоего, а ты за алиментами не обращаешься…
— Нет, — говорю я. — Не хочу больше иметь с ним дел.
Она поглядывает на часы.
— Сейчас скажу Николь, чтобы такси вызвала… Да, и вот еще что. Когда судья спросит, как давно вы не живете вместе, скажи — два года.
— Но это же неправда…
— Ты хочешь развестись? — спрашивает она.
— Ну да, конечно…
— Тогда скажешь ей, что вы живете врозь уже два года.
* * *
Через четверть часа мы с Кэрол прибываем к зданию суда. Она расплачивается с водителем, а я окидываю взглядом строение.
Роджер и Соня стоят на ступеньках. Я вижу ее сзади, но кто бы сомневался, что это именно она! Одета в бледно-желтое открытое платье, позволяющее любоваться загорелыми изящными руками и ногами. Распущенные волосы падают на спину густой массой каштановых завитков. Вот она поднимается на цыпочки, показывая плоские подошвы сандалий. Роджер наклоняется и обнимает ее. Закрыв глаза, он зарывается лицом в ее волосы. Судя по всему, ему радостно и хорошо. Он словно спрашивает себя: и как это вышло, что мне такое чудо досталось?
Я отворачиваюсь до того резко, что шея хрустит. Мне словно мачете прямо в сердце вогнали.
— Ну как, готова? — спрашивает Кэрол.
Я оглядываюсь.
— Что?..
Она смотрит на меня, держась за ручку.
— А… ну да, — произношу я.
— Тогда пошли.
Я закрываю и открываю глаза. Набираю полную грудь воздуха. Выбираюсь из такси. И иду.
Роджер поднялся наверх и проходит сквозь вращающиеся двери.
Соня идет прочь, исчезая в толпе. Воздушное желтое платье вьется вокруг ее ног. У нее осанка африканской царицы, рослой и горделивой. Хотя она белая и росту в ней — всего ничего. Она источает энергию, она словно островок солнца в безликом море деловых костюмов. Помимо воли я провожаю ее взглядом, пока последний отблеск желтого не гаснет в серой толпе.
Наконец отвернувшись, я наталкиваюсь на взгляд Кэрол.
— Как ты? — спрашивает она.
Я отвечаю:
— В полном порядке.
— Мужайся, Аннемари. Недолго осталось.
Она берет меня под локоть. Я безвольно иду за ней наверх по ступенькам.
Спасибо и на том, что Сони не будет на слушаниях. Я бы этого, пожалуй, не выдержала. Мне бы с присутствием Роджера как-нибудь справиться. В эти минуты я его ненавижу, как никогда в жизни.