* * *
…И вот я официально разведена — и пьяна в стельку.
Слушания прошли в точности так, как Кэрол и предрекала. Судья задал пару вопросов, в том числе и о том, как давно мы разошлись, просмотрел соглашение — и объявил наш брак расторгнутым.
Я выскочила из помещения как настеганная, даже прежде, чем Кэрол вернулась на свое место. Мой поспешный уход больше напоминал позорное бегство. Торопясь поскорее убраться из здания суда, я начисто забыла, что мы с Кэрол приехали вместе. Я споткнулась на ступеньках, зло оттолкнула подхватившего меня человека и, не обнаружив на улице ни единого такси, пробежала полных три квартала, прежде чем мне пришло в голову поднять руку и помахать. Когда подъехал автомобиль, я прыгнула в салон и только молилась — добраться бы до своей машины прежде, чем Кэрол вернется в офис. Я не хочу с ней встречаться. Я вообще никого видеть не хочу.
По дороге домой я купила бутылку «Гевурцтраминера». Немного подумала — и купила вторую. Едой я запасаться не стала. Стоит вспомнить девочку-цветочек, любовницу Роджера, эти ее стройные загорелые ножки — и блевать тянет.
Теперь я понемногу прихожу в себя. Я сижу в душной гостиной — сил нет протянуть руку и включить кондиционер — и потягиваю четвертый стаканчик вина.
Я не предполагала, что бракоразводная процедура так меня тряхнет. Нет, я, конечно, не думала, что сохраню безмятежное спокойствие духа. Как-никак мы с ним прожили жизнь. Была и любовь, и привычка, и простое удобство. Не суть важно. Важно, что БЫЛО — а теперь нету. Рассеялось в воздухе.
Помнится, как поразил меня листок бумаги возле двери в зал суда. «Вонг против Вонга». «Шварц против Шварца». «Либерман против Либермана». И конечно, «Олдрич против Олдрича».
Я чуть не расплакалась при виде этого списка, не знаю уж почему. И вообще, я ведь не хотела вернуть Роджера, так откуда же эта страшная опустошенность?
Наверное, все из-за того, что я сегодня увидела. Как их тела тянулись навстречу. Настолько близкие, что на клеточном уровне чувствуют друг друга. Нежность, с которой Роджер гладил ее волосы. Выражение соприкосновения с чудом у него на лице. Как она поднялась на цыпочки, чтобы еще раз прижаться к нему…
Между мною и Роджером такой страсти никогда не водилось. Я никогда не льнула к нему, поднявшись на цыпочки. Ну не тянуло нас. Ни меня, ни его. У меня и оргазм-то впервые случился примерно за год до того, как мы зачали Еву. Причем вовсе не Роджер мне его доставил. Он тогда в командировку уехал. Я, помнится, сидела наедине с початой бутылочкой вина и вдруг преисполнилась вдохновения и решимости…
Я мрачно смотрю на сегодняшнюю бутылку. Наклоняю ее и цежу в стакан последние остатки «Гевурцтраминера». А потом просто держу в нетрезвой надежде, что оттуда вытечет еще капля.
Я тянусь поставить бутылку на кофейный столик. Там на дереве есть потек, и я целюсь в него донышком, но глаза у меня фокусируются уже с трудом, и я промахиваюсь. Бутылка стукает рядом с намеченной целью… И тут подает голос дверной звонок.
Я замираю…
Потом оглядываю себя. Я так и не сняла деловой пиджак, и он изрядно помялся. Юбка провернулась на талии, блузка выбилась из-за пояса, на чулке длинная стрелка. Я поспешно привожу себя в порядок и иду открывать.
Для начала я выглядываю в окошко, хотя и так знаю, кто это пожаловал. Я слегка приоткрываю дверь и мрачно смотрю на него.
— Что тебе нужно?
— Можно войти?
Я медлю в надежде, что он передумает. Не дождавшись, отступаю в сторону и жестом приглашаю его.
— Мне очень жаль, что твой папа… — неловко произносит он.
Делает шаг и пытается меня обнять. Я стряхиваю его руку. Он продолжает:
— Я искал тебя после слушаний…
— Я сразу ушла.
Он кивает.
— Мы можем сесть и кое-что обсудить?
Я мрачно молчу. Пусть думает, что сейчас я его выгоню. Я направляюсь в гостиную. Он входит и садится на край дивана. Нас разделяет кофейный столик. Пустая бутылка притягивает его взгляд. Потом он снова смотрит мне в лицо.
— Я бы позвонил, но в этом доме телефон отключили.
— Слушай, — говорю я устало. — Я как-то не в настроении о жизни болтать. Лучше скажи, когда Еву к нам отвезешь.
— Я как раз это, помимо прочего, собирался с тобой обсудить, — произносит он.
И потирает ладони. Ладони, которые касались Сони. От этой мысли у меня губы кривятся.
Он спрашивает:
— Ты когда назад в Нью-Гэмпшир едешь?
— Не знаю. Завтра, послезавтра…
— Ты ведь сюда вроде прилетела?
— Да, но назад я на машине поеду.
У него округляются глаза.
— Так ты все это время прожила без машины?..
— Да, — бросаю я резко. — Короче, когда Еву отошлешь?
— Ну… Тут все не так просто…
Я молча жду.
— Дело в том, что она не хочет к тебе уезжать.
— Роджер, не поступал бы ты так со мной, а? Мне это прямо сейчас совсем ни к чему…
— Можешь мне не верить, — говорит он, — но я пытался ей все объяснить.
— Просто завези ее сюда завтра, хорошо? — говорю я, ощущая в глазах опасно близкие слезы. — Я с ней сама побеседую.
— Я не могу заставить ее, Аннемари. Ты же сама знаешь, какая она.
Я вскакиваю на ноги и озираюсь в поисках сумочки. Заметив ее наконец на столике в прихожей, я неверной походкой направляюсь туда, хватаю ее и запускаю в нее руку, разыскивая сотовый телефон. Не найдя, попросту вываливаю все на столик. Мобильник со стуком падает на пол. Я нагибаюсь и подбираю его.
— Номер у тебя какой? — требовательно спрашиваю я Роджера.
— Что ты собираешься делать?
— Поговорить с Евой. Полагаю, она у тебя. Номер какой?
— Аннемари…
— Номер у тебя, я спрашиваю, какой?
Я сверлю его взглядом. Он смотрит на меня. Потом диктует номер телефона.
На третьем звонке трубку снимают.
— Алло?
Это не Ева. Это Соня. Голос у нее высокий и звонкий.
— Алло?
Я молчу, и она повторяет встревоженно:
— Алло? Я слушаю! Кто говорит?
Я стою с прижатым к уху мобильником, не очень понимая, что делать. Потом отнимаю руку и выключаю маленький аппарат.
— Никто не ответил? — спрашивает Роджер.
— Ну да, — говорю я, разглядывая обои.
Комнату вновь заполняет нестерпимая тишина.
— Когда похороны?
Я закрываю глаза и мотаю головой. Я не в состоянии отвечать.
