Аманда встала ни свет ни заря, заявила, что в отеле варят невозможный кофе, а выпечка у них тверже бетона, и прогулялась в ближайшую бакалейную лавку. Она была не в духе, и Джон чувствовал себя виноватым, потому что всю ночь ворочался в постели.
Он позвонил портье и попросил связать его с номером Кэт.
— Привет, Кэт. Может, у тебя сотовый разрядился? Перезвони мне. Надо разработать план совместных действий.
Джон позвонил в университет, ему ответили, что никаких индивидуальных интервью не будет. Позже утром будет пресс-конференция, первая после нападения, а до того — никаких заявлений. Отсрочка показалась ему странной, учитывая, что репортеры уже не первый день шерстили обстановку вокруг университета.
Потом он позвонил в больницу. Там первым делом поинтересовались, является ли он членом семьи пострадавшей, а потом наотрез отказались подтвердить присутствие или отсутствие в больнице Исабель Дункан. Джон спорить не стал, хотя знал, что она именно там. Это был единственный травматологический центр первого уровня в округе. Если ее там нет, зачем спрашивать — родственник ли он? После этого Джон оставил сообщение на ее домашнем телефоне.
— Привет, Исабель. Это Джон Тигпен. Мы встречались… э-э… ну, я уверен, что вы помните.
Он наговорил больше, чем следовало. Ему хотелось, чтобы Исабель поверила, что он действительно волнуется за нее, а не просто напрашивается на интервью.
И это было правдой — ночью он видел ее в кошмарном сне. Будто ждет ее в холле лаборатории. Она беззвучно подходит со спины и касается его руки.
«Идите за мной», — шепчет Исабель, и Джон чувствует покалывание по всему телу.
Губы Исабель едва не касались его уха. Ее дыхание пахло лимонным шербетом. Он шел за Исабель и смотрел на ее бедра, на то, как она идет, ставя одну ногу четко перед другой, как выслеживающий зверя индеец. Мелькнула чья-то тень, и он замер как вкопанный. А уже в следующий миг точно знал, что произойдет дальше. Он вытянул вперед руки и рванулся к Исабель. Она обернулась, на лице ее было удивление. Но прежде чем она успела что-то сказать, ее отбросило к раскаленной добела стене. Ее как будто уносило в солнце. Исабель исчезала постепенно — сначала спина, потом лицо, бедра, плечи. Потом исчезли развевающиеся перед лицом длинные волосы, затем руки и ноги. Джон очнулся от кошмара. Он взмок от пота, его трясло, сердце бешено колотилось в груди. Только спустя несколько секунд он понял, что лежит не в своей кровати. Над ним склонилась Аманда.
— Боже, малыш, что случилось? — она положила ладонь ему на грудь. — У тебя сердце колотится, как у мышки-песчанки.
— Все хорошо. Просто дурной сон.
Аманда включила прикроватную лампу.
— Ох! — Джон заслонил глаза ладонью.
Аманда ощупала его лоб и внимательно посмотрела в глаза.
— Это не инфаркт. Правда, — сказал он.
Аманда выключила свет и снова легла.
— Что ты видел?
— Где?
— Во сне.
Джон тряхнул головой.
— Не могу описать, слишком неправдоподобно.
Джон лежал с открытыми глазами. Вдруг он звал во сне Исабель? Скорее всего — нет, раз Аманда пристроилась у него под боком и гладила по плечу, пока он не уснул. Но утром он уже был не так в этом уверен.
Джон понял, что сидит, тупо уставившись на батарею. Он встряхнулся и очередной раз набрал номер Кэт. На этот раз не стал оставлять сообщение, потому что оно получилось бы малоприятным. Он решил, что, если Кэт не ответит через десять минут, он будет действовать самостоятельно. Если они продублируют друг друга, это будет не его вина.
Джон пригубил кофе, который Аманда принесла из холла (она права — кофе отвратительный), и запустил компьютер. Набрав в поисковике «Лига освобождения Земли, университет Канзаса», он с изумлением наблюдал, как загружаются ответы на его запрос.
«Гугл» выдал тридцать две страницы. Видеопослание как вирус распространилось на «Ютьюбе», в персональных блогах и на форумах активистов по защите животных. Джон уже не раз видел подобное, но эффект был все тот же — он смотрел на картинку, как кролик на удава.
Мужчина в черной маске балаклава сидел за металлическим столом. В комнате не было ни окон, ни какой бы то ни было мебели, только беленые кирпичные стены. Руки в перчатках лежат на столе, изображение насыщено оливково-желтыми оттенками, как домашнее видео семидесятых.
Мужчина смотрел на страничку текста, который лежал на столе. Казалось, он прочитал весь текст до конца и лишь потом обратился к камере. Начал он с того, что перечислил «агентов ужаса»: Питер Бентон, Исабель Дункан, еще несколько человек, связанных с Лабораторией по изучению языка обезьян, и ректор университета Томас Брэдшоу. Потом он обнародовал их адреса, включая почтовые индексы и номера телефонов.
— Вы все омерзительны и одинаково виновны, и те, кто пытает животных, и те, кто этому способствует. Вы сидите в своих комфортабельных офисах в сотнях миль от лабораторий, где сумасшедшие ученые-извращенцы ставят опыты на невинных и безответных приматах. Мы вас остановим. Вы ответите за свои действия, как ответила Исабель Дункан. Теперь ваши адреса известны всем и каждому. Кто знает, на что решится человек, которому не все равно? Томас Брэдшоу, мы затопили ваш дом, но что последует за этим? Может, зажигательная бомба? А вдруг ваша семья будет дома и попадет в ловушку, как безвинные обезьяны, которых вы истязаете во имя науки? Или, может, что-то случится с вашей машиной, но вы не узнаете об этом, пока не сядете за руль, только будет уже слишком поздно. Что тогда вы скажете своим детям, Томас Брэдшоу? В итоге вы станете таким же беспомощным, как обезьяны, которых вы все эти годы держите взаперти в своей гнусной, зловонной лаборатории.
Мужчина снова сверился с текстом. Когда он посмотрел в камеру, сквозь дырку для рта в лыжной маске стало видно, что он улыбается.
— Сейчас исследования остановлены. Остановили их мы, а вот сделать так, чтобы они не возобновились, ваша задача. Потому что теперь вы знаете, что будет с вами, если вы этого не сделаете. Мы будем освобождать обезьян снова и снова, мы придем за вами, за каждым из вас, снова, снова и снова. Мы не отступим. Мы — ЛОЗ. Мы повсюду, и мы не сдадимся. Мы придем за вами.
Запись кончилась. Джон несколько секунд смотрел на застывший кадр, пока наконец не понял, что сидит с отвисшей челюстью.
Пытки? Сумасшедшие ученые? Безответные обезьяны? Даже после краткого знакомства с лабораторией Джон мог с уверенностью сказать, что все, кто там работал, делали все, чтобы бонобо как можно больше сами контролировали среду своего обитания. Бонобо идут на контакт, потому что хотят контактировать, — таково было исходное условие проекта. Неужели эти люди, эти террористы, взорвали лабораторию только потому, что в названии проекта фигурировало слово «лаборатория»? Можно ли было этого избежать, если бы исследования назвали просто «Проект по изучению языка человекообразных обезьян»?
