Тихон держал спички так, что она не сумела вытащить.
– Отпусти немного, – засмеялась Метла.
Тихон слегка ослабил хватку.
Метла вытащила и показала. Длинная.
Она бросила ее на землю.
– Теперь я! – заторопился Жужик, словно боялся, что все длинные сейчас кончатся. – Только учтите, если короткая, я убиваться все равно не согласен!
Медленно, очень медленно вытянул.
Длинная.
– Я так и думал, – сказал Жужик и вернулся к своему камню, и припал к горлышку бутылки, пил долго, как воду от жажды.
Лещ лениво поднялся, подошел к сидящему Тихону, сел рядом, взялся за спички, покачал их.
– Он так догадается! – уличил Жужик.
Тихон убрал кулак, отвернулся, раскрыл ладонь, заново уместил две спички, стараясь не смотреть на короткую. Зажал, выставил кулак. Видны были только головки.
– Тяни сразу, не раскачивай.
– Раскачаешь у тебя.
Лещ подцепил ногтями спичку. Вытянул.
Длинная.
– Значит, меня, – сказал Тихон.
– Надо отметить, – сказал Лещ.
И все выпили, а потом еще и еще.
– Ты прямо такой спокойный, я не могу! – удивился Жужик, глядя на Тихона.
– Он считает, что мы шутим, – кривя губы, процедил Лещ.
– Нет, – сказал Тихон. – Просто ведь кто-то это должен сделать. То есть убить. А кто сумеет? Никто. Так что я в безопасности.
– Да? А щас вот как дам! – Жужик схватил обломок и потряс его в руке. Но тут же положил на землю.
– В самом деле, мы это не обговорили, – сказала Метла.
Тихону показалось, что она этого хочет. Сделать это или увидеть это.
Ему показалось также, что он понял: Метла к нему чувствует интерес.
Возможно даже, она его втайне любит.
Поэтому и хочет его смерти.
Ну, не то чтобы хочет, но ее это заводит. Возбуждает. Это бывает только если думаешь о любимом человеке. Тихон судил по себе: мысль о смерти Жужика оставляла его равнодушным, о смерти Леща – слегка волновала, а о смерти Метлы так пронзала, что он это даже телесно чувствовал.
– Можно тоже спички тянуть, – сказал Лещ.
– Я не буду, – отказался Жужик. – И ну вас вообще.
Он лег на траву и вытянул ноги, заметно опьяневший.
– Ладно, – сказал Лещ. – Тогда я.
Быстрым движением он метнулся к обломку, схватил его и встал над Тихоном.
– Ты на это и рассчитывал, – сказал он голосом грозным, но не очень натуральным, будто опять бандит из сериала. Сам это уловил, продолжил уже без нажима, но серьезнее и страшнее: – А вот возьму и убью тебя. И посмотрим.
Он не сказал: ударю.
Он не сказал: бацну.
Не сказал: прикончу, блызну, двину, шарахну, офигачу.
Он сказал: убью.
И глаза у него были пьяные и сумасшедшие. И зубы сжаты. И рука, держащая камень, подрагивала.
Тихону стало холодно, он подался назад и чуть приподнял руки, словно готовясь защитить голову.
А Метла выпрямила спину, взялась за прут решетки, готовясь то ли встать, то ли рвануться, чтобы помешать Лещу, и сказала ему строго – как матери говорят не в меру расшалившимся малышам:
– Сережа!
Лещ настолько отвык от своего имени, что даже оглянулся, будто не к нему обращались.
А потом сказал с настоящей злостью:
– Вот у нас всегда так! Мы только бла-бла-бла, а если по делу, то сразу типа шуточки. И ты тоже такая! А если не шуточки?
– Перестань, – сказала Метла.
– Надоело! – заорал вдруг Лещ очень громко, с каким-то привизгом. – Вы меня за человека не считаете! Лещ, Лещ! А я не Лещ! И не карась! И вы меня не знаете, ясно вам? Блин, уроды, да вы дети по сравнению меня, ясно вам? Я то могу, чего никто из вас не может, ясно вам? Сидеть! – рявкнул он на Тихона, который, устав от напряжения, пошевелился. – Проси прощения!
– За что? – спросил Тихон.
– За все! Проси прощения, я сказал! Прости меня, Лещ! Нет. Прости меня, дорогой Сережа Лещенко, что я… Что я такое дерьмо!
– Я не дерьмо.
– Ты с ума сошел? – закричала Метла. – Ты видишь, он же пьяный совсем! Он же ударит!
– Я не пьяный, но ударю! А потом тебя, если будешь мешать! – огрызнулся Лещ. – Проси прощения, я сказал!
Но Тихон не мог.
При Метле – не мог.
И вообще не мог.
Он понимал, что Лещ может его взаправду ударить. И даже убить. Но не очень верил в это. То есть верил в то, что Лещ может ударить, но не верил в свою смерть. Хотя понимал, что она может быть. Это его удивило: как это – понимать, что можешь умереть, но не верить в это?
– Считаю до трех! Раз! – Лещ высоко поднял камень.
И тут послышались странные звуки.
Все посмотрели на Жужика.
Его тошнило.
Мутная жидкость лилась изо рта на шею, на грудь, Жужик корячился, чтобы повернуться на бок, но у него не получалось.
Тихон засмеялся.
Потом засмеялась Метла.
А потом нелепо заржал и Лещ. Бросил камень на землю, подошел к Жужику и начал помогать ему ногой перевернуться.
– Такое место испортил! – ругался он.
Жужик перевернулся, но из него уже ничего не шло. Он тюкался носом в землю и икал.
Лещ сел на землю.
Вытащил сигарету, закурил. Пальцы подрагивали.
– Нормально повеселились, – сказал он.
– Ну ты и… – сказала Метла.
– Лучше не начинай, – сказал Лещ. – А то я тоже опять начну.
Они посидели еще некоторое время, допили, что оставалось, и хотели уйти, но тут возникли трое.
Громкие голоса послышались издали, а потом очень быстро приблизились. Голоса чужие, язык чужой.
Это были кавказские юноши. Их водилось довольно много в этих местах – и жили на съемных квартирах в этом районе, и приезжали в тренажерный зал спорткомплекса Тимирязевской академии. И гуляли по окрестностям.
Их главный, который шел в центре, с крепкими плечами, в облегающей красной футболке и черных очках, крикнул:
– Почему трахаемся и пьем в общественных местах? Где ваш порядок, а?
Им никто не ответил.
– Немые, что ли? Почему не говорим? Вы откуда здесь? Мы здесь учимся, а вы тут что делаете? – Парень в красной футболке подошел вплотную к решетке.
– Мы домой идем, – сказала Метла и начала вылезать.
