* * *
7-ю серию приняли влет, 8-ю с оговорками, будет разговор о девятой.
«Пересуд» зарубили окончательно. Никто не говорит, что плохо, речь о том, что для зрителей в 21.30 это сложно, а на то, чтобы снять для полуночников, не могут дать нормальных денег.
Аргумент: «Вы же не удивляетесь, что вам за книги, которые, по-вашему, искусство, не платят, а за сериалы, которые, по-вашему, совсем не искусство, платят?».
Я заткнулся. Рыночная логика. Платят не за то, что хорошо, а за то, что хорошо покупается. Остальное детали и уловочные хитрости. Надо уметь хорошо делать плохое, вот, собственно, в чем вся соль.
Иногда хорошо выходит и хорошее. Или хотя бы приличное. Как исключение.
В любом случае жвачка даже самого высокого качества (американские сериалы) – все равно жвачка.
Инна
Пьеса в 1,5 действиях
Действующие лица
МАНАЙЛОВА, за 40 лет
ВЕРОНИКА, 30 лет
ТЕТЯ КОТЯ, 60 лет
АНЯ, 30 лет
ИННА, 21 год
ВЕРА ПАВЛОВНА, около 50 лет
НАСТЯ, около 40 лет
Действие 1
Камера или небольшой барак в тюремной зоне. Пять кроватей, возле них тумбочки без дверок с личными вещами и предметами гигиены.
В центре длинный дощатый стол. Вероника, Тетя Котя и Аня работают, они изготавливают флажки. Вероника накладывает лекало на полотно, вырезает ножом заготовку, передает Тете Коте, Тетя Котя на машинке-оверлоке обметывает флажок, передает Ане, Аня загибает край и на обычной швейной машинке прострачивает его, всовывает туда маленькое древко, прибивает гвоздиком и бросает флажок в картонный ящик, вслух считая количество.
Настя, женщина, отбывшая срок, собирает постель.
Манайлова лежит на отдельной кровати, подбрасывает и ловит маленький мячик и тоже считает флажки.
АНЯ. Сто сорок три.
МАНАЙЛОВА. Сто сорок три.
ВЕРОНИКА (Насте). Настя, позвонить не забудешь?
НАСТЯ. Не забуду.
ВЕРОНИКА. Ничего лишнего. Просто: Вероника передает привет. Он начнет спрашивать, как, чего, скажешь: ничего, просто передает привет. Пусть он озадачится!
АНЯ. Сто сорок четыре.
МАНАЙЛОВА. Сто сорок четыре. Не поняла: зачем привет передавать, если неизвестно зачем?
ВЕРОНИКА. Отвечаю, товарищ командир: мужчина ненавидит что? Он ненавидит, когда чего-то не понимает. Почему? Потому, что он чувствует себя дураком, а он к этому не привык, даже если дурак.
АНЯ. Сто сорок пять.
МАНАЙЛОВА. Сто сорок пять.
ВЕРОНИКА. Он начнет думать: почему сама не позвонила, не написала, зачем привет передает? И в результате позвонит сам. Или напишет. Потому, что мужчина женщине первый звонить должен, а не наоборот!
ТЕТЯ КОТЯ (Насте). Я по тебе скучать буду. Прямо как родная стала… (Утирает пальцем глаз.) Зинаиде скажешь, чтобы не своим все отдала, ей ума хватит, а чтобы каждому по паре носочков. И Зинаидиным две пары, и Валентининым пару для ее Владика, и…
АНЯ. Сто сорок шесть.
МАНАЙЛОВА. Сто сорок шесть.
ТЕТЯ КОТЯ. И Петиным три пары. Подарок им от бабы Коти. Меня все Котей зовут. Внуки – баба Котя, племяннички – тетя Котя. А кто первый назвал, уже не помню. Была Катя, стала Котя навсегда. А чего, мне нравится!
ВЕРОНИКА. Теть Коть, я умру раньше смерти! Ты это уже сто первый раз рассказываешь! (Насте.) Главное, Настя, без комментариев, поняла? Просто: Вероника передает привет. Он начнет спрашивать – ну, мало ли, типа, может, кто-то у нее тут есть? Скажешь: без понятия. Привет – и до свидос!
АНЯ. Сто сорок семь.
МАНАЙЛОВА. Сто сорок семь. Будет он спрашивать! У него там таких, как ты, знаешь, сколько?
ВЕРОНИКА. Знаю – ни одной! Потому что такую, как я, он в принципе не найдет! А если ты, товарищ командир, в мужчинах ничего не понимаешь, то и молчи!
Манайлова резко встает, подходит к Веронике.
МАНАЙЛОВА. Ты на что опять намекаешь? (Замахивается мячиком.)
ВЕРОНИКА (выставляет локоть и пригибается). Ни на что, уймись! Ты на зонах всю жизнь, замужем не была…
МАНАЙЛОВА. И что? Тут мужчин, что ли, нет? Не понимаю я! Я людей вообще лучше вас всех понимаю! Насквозь! Поэтому я над вами сижу!
ВЕРОНИКА. Лежишь.
АНЯ. Сто пятьдесят.
МАНАЙЛОВА. Сто пятьдесят. (Собирается вернуться на место, но не выдерживает, подскакивает к Веронике сзади и бьет ладонью по затылку.) На! Умней будешь!
Вероника вскакивает, выставляет нож.
ВЕРОНИКА. Доиграешься, Манайлова!
МАНАЙЛОВА (вцепившись в одежду на груди, как бы готовая разорвать ее). Ну, бей, бельдюга! Режь, сэка! Ну? Давай! Ну? (Ловким движением вырывает нож у Вероники.) Запомни, пала, достала пыряло – пыряй! А не можешь – не дрочись! (Делает выпад и чиркает ножом Веронику по предплечью.) На память тебе!
ВЕРОНИКА (хватается за плечо). Ты охренела? Вы смотрите, что она делает! До крови порезала, тварь! Убью! (Она хватает табуретку, поднимает над головой.)
ТЕТЯ КОТЯ (не очень спеша встает, берет у Вероники табуретку, а у Манайловой нож). Успокоились! Что бы ни делать, лишь бы ничего не делать. Работа стоит, опять нормы не будет.
ВЕРОНИКА. Я ее во сне прирежу.
МАНАЙЛОВА. Ага. Если сама проснешься.
ТЕТЯ КОТЯ. Хватит уже! Будет выходной – режьтесь на здоровье. А ты, Манайлова, в самом деле, если бригадир, не ломай производство.
МАНАЙЛОВА. Я, что ли, начала?
ВЕРОНИКА. А кто?
Вероника дотягивается языком до пореза, облизывает, потом отрезает кусок материи, перевязывает рану. Тетя Котя ей помогает. Они садятся за стол, берутся за работу. Манайлова ложится, опять подбрасывает мячик.
НАСТЯ. Ну… Мне пора…
Аня встает, идет к ней, подает свернутый листок.
АНЯ. Я тут нарисовала, как найти. Сергуновы Аля и Оля. Там рядом высокий такой памятник с самолетом, летчик какой-то погибший. А может, и сам умер… А у них такая серебристая оградка… С завитушками… Фотографии там… То есть фотография одна, они там вместе… Цветочки им положи. И это… Конфеток насыпь.
ТЕТЯ КОТЯ. Еду на могилы не кладут, не положено.
АНЯ. Да? Ну, не надо.
НАСТЯ. Я пошла. До свидания.
