ВЕРА ПАВЛОВНА. Режим нарушишь – посадят. Вот удивляюсь: сколько я вас видела, столько одна и та же история – чем грамотнее, тем глупее. Это вот почему? Тебя в университете чему учили?
ИННА. По крайней мере, не способам социальной адаптации в местах лишения свободы.
ВЕРА ПАВЛОВНА (качает головой). Не изменишь характера – добра не жди.
ИННА. Характер, то есть сумма психических свойств личности, определяющих парадигму ее поведения, как утверждал Александр Бернштейн, является весьма консервативной субстанцией, с трудом поддающейся изменениям.
ВЕРА ПАВЛОВНА. У нас с твоей консервной субстанцией быстро разберутся. Пальцем вскроют.
Они уходят. Потом открывается дверь камеры, Вера Павловна вводит Инну. Все встают.
ВЕРА ПАВЛОВНА (оглядывает всех, тычет пальцем в плечо Вероники). Это чего?
ВЕРОНИКА. Да… Задела, оцарапала…
ВЕРА ПАВЛОВНА. К врачу сходи, а то будет заражение, работать не сможешь. Так. Вот вам новенькая. Зовут Инна Горецкая. Статья – злостное хулиганство. Как и чего, знать не обязательно, а кто знает, предупреждаю: это не наше дело. (Инне.) Все, устраивайся, и за работу.
ИННА. А у вас работа прямо в камере?
ВЕРА ПАВЛОВНА. Это временно. Цех у нас сгорел недавно. И склады кое-какие, и вообще. Следствие ведется. А производство стоять не может.
ИННА. Хорошо, что я сюда после пожара попала, а то меня обвинили бы.
ВЕРА ПАВЛОВНА. Надо будет, обвинят. Хоть бы ты в Африке даже в это время была. (Манайловой, кивая на ящик.) Сколько?
Манайлова смотрит на Аню.
АНЯ. Сто семьдесят шесть.
ВЕРА ПАВЛОВНА. Вы долбанулись, девушки? У вас шестьсот норма на камеру, вы когда успеете? Пока шестьсот не сделаете, отбоя не будет!
МАНАЙЛОВА. Настя вещи собирала сегодня, не работала почти. А новенькая ничего не умеет, снизили бы пока норму.
ВЕРА ПАВЛОВНА. Не умеет – научите!
ИННА. Я не против, но больше восьми часов в день работать не буду.
ВЕРА ПАВЛОВНА. Это почему?
ИННА. Потому, что так записано в трудовом кодексе.
Вера Павловна долго смотрит на нее, а потом начинает смеяться. Смех подхватывают все, даже неулыбчивая Аня усмехнулась.
ИННА. Буду признательна, если вы мне объясните причину вашего юмористического настроя.
МАНАЙЛОВА. Дура, не выёживайся! Какой тебе трудовой кодекс, это зона! Зо-на, поняла?
ИННА. Вполне. Я подготовилась, говорила с адвокатом, читала документы. Положения трудового кодекса распространяются на места лишения свободы в полном объеме, включая организацию рабочих мест, санитарные нормы, технику безопасности…
Новый взрыв смеха.
ВЕРА ПАВЛОВНА. Так, хорош! Посмеялись – и за работу все! Раньше начнете, раньше кончите!
Она собирается уйти, женщины засели за работу.
ТЕТЯ КОТЯ. Вера Павловна, насчет моего УДО
[5]
ответа нет еще?
ВЕРА ПАВЛОВНА. Будет – скажут.
ТЕТЯ КОТЯ. Это да. Просто вот насчет Синицыной пришло уведомление, а в канцелярии полтора месяца пролежало. Она психанула, клей столярный взболтала, выпила, ее застукали, в изолятор засунули, а УДО отменили.
ВЕРА ПАВЛОВНА. Но ты-то не будешь клей болтать?
ТЕТЯ КОТЯ. Я что, чокнутая?
ВЕРА ПАВЛОВНА. Ну и будь спокойна, жди. (Идет к двери, оборачивается.) Предупреждаю всех: начальство указало в ее смысле (кивает на Инну), чтобы никаких неприятностей. Про нее газеты писали и телевизор показывал, лишний шум ни к чему.
МАНАЙЛОВА. Ладно, убьем не сразу, помучаем.
ВЕРА ПАВЛОВНА. Повторяю: не будет нормы, не будет отбоя. Ясно?
Она выходит. Инна оглядывается, видит кровать, лишенную постельного белья, подходит к ней, начинает устраиваться. Обращается ко всем бодро и приветливо.
ИННА. Будем знакомиться? Меня зовут Инна.
ВЕРОНИКА. Молчи, уродка. Лучше молчи, не раздражай!
ИННА. И почему же я уродка, интересно? …Вы, наверно, слышали о нашей акции?
ВЕРОНИКА (привстает). Акция? Это ты называешь – акция?
ТЕТЯ КОТЯ. Вероника, сядь!
ВЕРОНИКА (садится). Акция! Главное, ее как принцессу сюда привели! Ах, блин, не дышите в ее сторону, громко не сморкайтесь!
ИННА. Это абсолютно не так. Я не собираюсь ничем выделяться, я знала, на что иду, я не требую для себя особых условий, просто закон существует везде, и я удивляюсь, почему вы не протестуете? Работать в камерах – абсолютно противозаконно.
МАНАЙЛОВА. Ладно, хватит смешить! Ты говоришь – закон. А сама как себя ведешь?
ИННА. А что?
МАНАЙЛОВА. А то. Без спросу кровать заняла.
ИННА. Но она же свободная.
МАНАЙЛОВА (встает). А может, я на ней хотела устроиться?
ИННА. Пожалуйста.
МАНАЙЛОВА. Нет, ты теперь послушай сперва. Есть законы писанные, есть неписанные, это тебе в детсаде объясняли?
ИННА. Понимаю: социальный протокол, обычаи…
МАНАЙЛОВА. Вот-вот, протокол! По протоколу тебе надо представиться по полной и спросить разрешения войти. Пошла к двери!
ИННА. Вы не кричите, пожалуйста. Это у вас прописка называется? Будете полотенце под ноги бросать?
ВЕРОНИКА. Начитанная!
МАНАЙЛОВА. Какое на хрен полотенце? Ты, когда входишь к людям в жилую квартиру, ты здороваешься? Обувь сымаешь? Или, сэка, прешься и сразу на хозяйскую постель в обуви?
ИННА. Я поняла. Хорошо. Будем считать это элементом игры. Вам же, наверно, скучно здесь, вот вы и…
ВЕРОНИКА. Скучно нам было до тебя!
МАНАЙЛОВА. Идешь к двери, сказано!
Инна пожимает плечами, идет к двери.
ИННА (улыбается). Здравствуйте! Меня зовут Инна Ильинична Горецкая, двадцать один год, студентка, то есть теперь бывшая студентка МГУ, рост (актриса называет свой рост), вес (называет вес), глаза (называет цвет глаз), не замужем, хочу у вас пожить, вернее, мне так определили. Обувь снимать?
МАНАЙЛОВА. Снимай.
ИННА. Вы серьезно? Тут пол холодный.
МАНАЙЛОВА. Неважно. Я тут староста и бригадир, поэтому будешь делать, что я скажу.
ИННА. Я пиелонефритом болела, у меня почки проблемные.
ВЕРОНИКА. Голова у тебя проблемная!
ТЕТЯ КОТЯ. Такая молодая – и уже? Я вот тоже. Чем лечилась? А Инна это у тебя полное имя или Инесса? Инна – иная, чужая. Нехорошее имя.
