Кориков не удивлялся, что он знает все эти подробности, кто их не знает в нашей стране чуть ли не с рождения – из книг, из кино, из рассказов соседей, попутчиков, друзей, сослуживцев… Да и просто – в воздухе носится.
И за кого он грудью встал? За преступника? Действительно, припомнил он, мужчине-то лет пятьдесят, а женщине нет и тридцати, очень похоже на правду то, что он навещает любовницу, у которой от него ребенок. И татуировка какая-то на руке была. Может, символы воровского ранга – как погоны на плечах полицейских?
Главное, больше всех пострадают Юля и Ульянка. Юля ведь сейчас не работает, семья держится на зарплате Корикова – слава богу, довольно приличной. Если он сядет, сначала, да, будут помогать родители, но родители не вечны, дела не всегда у них самих будут идти хорошо.
Соучастие в подлоге смущает? Смотрите-ка, чистоплюй какой у нас нашелся! А работа теплосетей, их строительство, ремонт, эксплуатация, распределение энергии, учет гектокалорий, фантастические метаморфозы, когда вода на пути от ЦТП (центральных тепловых пунктов) к потребителям вдруг начинает сама собой нагреваться, хотя потребители этого не замечают, и так далее и тому подобное – не один большой ежедневный подлог? Что, не знает этого Кориков? Знает. В определенном смысле соучаствует. Расписываясь в книге дежурств, фактически соглашается с тем, что подлог этот прекрасно видит, но ничего против не имеет. Хотя не имеет и барыша.
Имеют те, кто, как и этот Бакаев, строят себе коттеджи в Подмосковье и виллы на лазурных берегах.
Да и вообще, если взять широко, вся наша жизнь пронизана большими и маленькими подлогами, даже Ульянку Кориков обманывает, говорит, что в шкафу-купе живет некий Мерзюк, противный, пыльный и серый, поэтому открывать шкаф и залезать туда нельзя. Выдумано было после того, как она прищемила себе дверцей шкафа палец.
Капитан и лейтенант молчали – наверное, были уверены, что мыслительный процесс у Корикова развивается в нужном направлении.
Лейтенант нетерпеливо поерзал, глянул на часы.
– Через пробки к отделу пробиваться будем, – сказал он.
– Мигалку включим, – откликнулся водитель.
– Так что? – спросил капитан, открывая папку. – Сейчас вернемся, скажем, что ты после работы был усталый, на секунду задремал, вот тебе и показалось.
– Да и говорить ничего не надо, – скривился лейтенант.
– Тоже верно, перед кем оправдываться? Перед преступником? Подпиши – и до свидания.
Кориков взял ручку.
И опять он вспомнил детский случай на стройке.
Он ведь всегда вспоминал его не до конца. Рассказывал несколько раз разным людям, в том числе Юле, все ахали: какая у нас жестокая страна, какие жестокие дети! – но конец всегда опускал, словно его не было.
А он был, и был он такой: пришлые подростки, бившие его друзей, наконец вспомнили и о нем, подозвали. Он подошел на ватных ногах. Встал рядом, зажмурился.
Нет, смеялись подростки, ты не понял. Мы справедливые. Ты вот маленький, они тебя обижали? Обижали? А?
Кориков тогда шмыгнул носом, это приняли как утвердительный ответ.
И сказали: ну вот, теперь ты дай им по шее. Каждому. Вперед.
Не хочу, сказал Кориков.
Тогда мы тебя на этот прут жопой посадим, показали они на торчащий прут арматуры, и Корикову стало страшно и заранее больно, прут был острый, длинный, он мог проткнуть его до самого горла.
Ну, ну, ну, кричали подростки. Давай.
И Кориков это сделал. Плача, он дал каждому по шее.
Сильней, сильней, кричали подростки.
Он старался.
После этого весь двор не дружил с ним месяц или больше. Потом простили или просто забыли.
А Кориков не забыл, в нем это жило, жгло – всю жизнь, оказывается, жило и жгло. Особенно сейчас.
То был один раз, говорил он себе, то было детство. А сейчас не детство, сейчас ты это закрепишь, и станет ясно, что тогда был случай не случайный, что уже тогда ты был сволочь – и теперь это окончательно и навсегда подтвердишь. И будешь с этим жить до смерти.
И что-то горячее разлилось в груди Корикова, будто был он на войне, будто перед ним вражеский дот с пулеметом, на который надо броситься с гранатой – и нет другого выхода, нет другого решения. Почему? Да потому. Нет, и все.
Кориков взял бумагу и порвал ее.
И тут же получил кулаком по скуле от лейтенанта. Резко повернулся к нему – шею обхватила рука капитана.
– Погнали! – крикнул капитан водителю.
Машина тронулась.
– Ну, блядь, начнем наше путешествие, хороший ты мой! – прошептал капитан в самое ухо Корикову жарким и каким-то очень интимным голосом, будто кровному родственнику с тоской и радостью сообщал страшную, но великую новость. – Как ты понимаешь, теперь для нас пути назад нет!
Кориков понимал.
Ему было больно, он задыхался, с изумлением ощущая при этом, что боль на самом деле переносима и удушье не смертельно, больше того, сквозь эту боль каким-то дальним и глубинным огоньком мерцает предвкушение невероятной, нечеловеческой радости, о которой он не имел никакого понятия.
Он не знал, что с ним будет, но знал, что теперь готов ко всему.
Хроника. Август
Из новостей
* * *
В РФ вступил в силу «Антипиратский закон».
(Ох, не знаю… Но если бы со всего, что есть в сети, – тексты, аудиокниги, радиоспектакли, сериалы, фильмы и т. п., каждый пользователь отчислял мне хотя бы 1 (один) рубль, не было бы необходимости заниматься тем, чем не хочется. Писателю не надо быть богатым, всего лишь жить нормально. И спокойно. Нервы рвать не из-за бытовых мук, а из-за творческих – как и положено.)
* * *
В результате применения химического оружия в Сирии погибли около 400 человек.
(Спорят – кто применил. В любом случае страшно, что свои травят своих. С детства – из книг – казалось, что «газы» – это когда немцы наших.)
* * *
Чемпионат мира по академической гребле (Чхунджу, Республика Корея).
(Красивый спорт. Но вот соседство новостей: представляешь, как в одном месте сильная и красивая человеческая рука загребает воду, а в другом сильная и красивая человеческая рука загребает песок и пыль, умирая в агонии… Профессор Преображенский советовал не читать никаких газет. Сволочь он был, прав Шариков. Умная сволочь.)
Из журнала
* * *
Только что узнал: умер Виктор Топоров, с которым мы спорили и были, однако, здесь, в сети, в друзьях, друзьях-врагах, говоря друг другу откровенные вещи. Пусть бы жил и ругал меня дальше. Мне этого будет не хватать. До свиданья, Виктор Леонидович.
