– Ну что? – спросил один из них, самый здоровый.
И женщина, делавшая мне уколы, ответила:
– Кризис миновал; может быть, выкарабкается. Все время что-то бормочет и поет.
– Все так же на испанском?
– На испанском.
И она вышла из комнаты.
– Не нравится мне все это, – сказал второй. – Иностранка, бредящая на испанском. Фуфло какое-то! Что мы ее вообще в лагерь притащили?! Серхио, это твоя идея была! Ты можешь объяснить, чего мы с ней возимся?
– Пока не могу, – ответил третий. – Просто чувствую, что она фигура интересная и может нам пригодиться.
– Ты, конечно, начальник безопасности, и я не буду мешать тебе, но все это попахивает дерьмом. Почему ее сопровождали военные вертолеты, ты мне можешь объяснить?
– Пока нет.
– Ладно, – снова заговорил здоровый. – Если у тебя в отношении нее какие-то планы – действуй, но предупреждаю: если она окажется шпионкой, я ее лично пристрелю.
Слово «пристрелю» потрясло меня. Как он может меня пристрелить, если я уже умерла?
– Пристрелить ты ее всегда успеешь, это дело нехитрое. Не торопись, Мигель. А вдруг она наш товарищ, и вертолеты не сопровождали, а преследовали ее?
Я поняла, что этот Серхио по-любому за меня и решила его поддержать. Открыла глаза и сказала:
– Да, я ваш товарищ. И я хочу есть.
Мужчины вопросительно посмотрели на Серхио. У того как-то алчно сверкнули глаза, и он крикнул кому-то за дверь:
– Филу! Наша спящая красавица проснулась и требует завтрак в постель!
В дверь заглянула моя сиделка, поглядела на меня, обрадовалась, воскликнула: «Наконец-то!» – и снова исчезла.
– Кто ты такая? – грозно спросил Мигель, не выказывая никакой радости оттого, что у него появился новый товарищ.
– Пепита, – прошелестела я.
– Откуда ты?
– Из Голландии.
Мой ответ напугал меня саму, потому что я ровным счетом ничего не знала про эту благословенную страну, кроме того, что в Амстердаме есть улица Красных фонарей.
Мигель нахмурился, видимо, собираясь задать новый вопрос, но тут появилась Филу с чашкой куриного бульона, а Серхио мягко сказал:
– Я думаю, у нас еще будет возможность хорошенько расспросить нашу гостью обо всем, на сегодня хватит. Ей надо спокойно поесть.
Мигель и второй без возражений покинули комнату, даже не попрощавшись, а Серхио остался. Он придвинул стул к моей кровати и весело наблюдал, как я маленькими глоточками пью бульон. Он разглядывал меня как неизвестное редкое насекомое и глаза его светились радостью энтомолога-первооткрывателя. Филу тоже была радостно возбуждена, но это понятно – она столько со мной возилась, и ее труды не пропали даром. Она забрала у меня пустую чашку и сказала Серхио, что теперь мне надо поспать.
– Конечно, конечно, – согласился тот. – Всего один вопрос, Пепита. Кто такой Антонио-Хуан? В бреду ты постоянно повторяла это имя.
– Антонио-Хуан – мой учитель испанского.
– Прекрасно! – восхитился Серхио. – Поправляйся. Я буду к тебе наведываться, – пообещал он и ушел.
Его место на стуле заняла Филу, поправила одеяло, погладила меня по лбу и похвалила:
– Молодец, живучая. Не думала, что ты выкарабкаешься.
– Спасибо вам! – сказала я и закрыла глаза.
Я пыталась сообразить, откуда я выкарабкалась и что значит «живучая». Они что, хотят убедить меня в том, что я не умерла? Какой-то здесь подвох. Конечно, бульон был вкусный и явно настоящий, и я ощущаю пальцами мягкость простыней, но ведь я так же четко ощущала и шероховатость бетона, когда ползла по трубе.
– Филу! – позвала я, не открывая глаз.
– Да, – отозвалась женщина.
– Я что – живая?
– Живая, живая, – как-то странно ответила она.
И я ей совсем не поверила: «Это ловушка или всем что-то от меня надо. Стоит быть осторожнее!» – в полной уверенности, что всех «раскусила», я спокойно заснула.
Постепенно я начала поправляться. Когда тело немного окрепло, потихоньку вставала и доползала до туалета. Филу меня хвалила, но на этом наше общение заканчивалось. На все мои вопросы типа «где я, собственно, нахожусь и что со мной произошло», она отвечала коротко:
– Потом узнаешь.
Узнать я, видимо, должна была от Серхио, который приходил довольно часто и всегда улыбчивый. Мы с ним беседовали, но мои вопросы он как-то весело игнорировал и больше спрашивал сам:
– В какой стране ты находишься, Пеппи?
– В Корунде, наверное.
– Как ты сюда попала?
– Не помню. Просто помню, что ехала в Корунду.
– С кем ехала?
– Серхио! В моей памяти сохранилась только война на берегу, все остальное – полный провал.
– Амнезия, значит?
– Амнезия.
– А сколько тебе лет?
– Было двадцать три.
– Что значит – было?
– Когда-то, в другой жизни мне было двадцать три года.
– Что еще помнишь из той жизни?
– Больше ничего.
Серхио ласково потрепал меня по щеке, велел отдыхать и ушел.
Я и правда очень уставала от этих коротеньких допросов, и веселый начальник безопасности меня пугал. Хотя внешне мне он очень нравился. У него была бронзовая от загара кожа, длинные темные волосы, которые он забирал в хвост, и европейские черты лица. Глаза серые, с длинными, не по-мужски, ресницами. Просто шоколадка. Так бы и съела. Но, похоже, он был абсолютно несъедобен. Тем не менее в мою контуженную голову пришла мысль пококетничать с ним на всякий случай. И я попросила Филу принести мне зеркало. Она принесла мне небольшое круглое зеркальце. Я взглянула в него и не поняла, кого вижу. Почему-то в голову сразу пришла мысль о колдовстве. Из зеркала на меня с ужасом смотрела какая-то женщина без возраста, в последней стадии анорексии и абсолютно лысая. Я не увидела ровным счетом ничего, что напоминало бы мне Светлану Хохрякову. Я отложила зеркальце на тумбочку, решив, что надо будет найти другое, но с кокетством решила повременить.
Скоро мне представилась возможность увидеть себя целиком. Мне разрешили выходить и сидеть на скамейке около госпиталя. А в холле висело большое зеркало. Меня сопровождала Филу, и мы затормозили около него. Первым делом я глянула на изображение Филу. Филу отображалась очень правильно. Тогда я осторожно перевела взгляд на себя: рядом с Филу стояла знакомая лысая апорексичка, да еще кожа, обтягивающая кости, была в шрамах и шрамчиках. Значит, зеркала были не заколдованные, теперь я просто такая.
«Ну и дела!» – подумала я, нисколько не расстроившись.
