– Нет, все-таки ты дурочка. Все бы хи-хи да ха-ха. Собирайся, пока народ не зашевелился.
Собралась я за минуту, мы уселись на его старого «железного коня» и понеслись в Гуландос.
В деревне день пролетел как бабочка – красиво, легко и быстро. Событие было только одно – я наведалась к Мейре. Причем дважды: первый раз – как только приехали – бабка сидела, как изваяние на своей скамеечке у тлеющего костерка, и похрапывала. Я побродила рядышком, но она и не думала просыпаться, и пришлось мне убраться восвояси. А второй раз – уже ближе к вечеру. Тогда меня ожидал более теплый прием. Мейра заулыбалась во все свои два зуба и начала похлопывать себя по коленям.
– Девчоночка пришла, ай да девчоночка! Иди скорей сюда, рассказывай, что ты там учудила?
– Кашу сварить? – предложила я.
– Не откажусь. Только свою давай, жидкую.
Я начала хлопотать и попутно рассказывала про спектакль. Старуха перебивала меня на каждом слове, ее интересовало все, например, я долго рассказывала ей про ширму – какие столбы, как поставили, сколько их, что за материал, сколько его ушло. На каждый мой ответ она восхищенно цокала языком, но откуда взялся этот самый бархат, не спросила.
Я подробно описала и кукол, и ребятишек-артистов, даже спела песню поросят и рассказала два раза саму сказку.
Любопытство Мейры было ненасытным. Так что под ее вопросы и мои ответы я успела и кашу сварить, и съесть ее, и запить чаем.
Очень бабушка осталась довольна.
– Ну вот, другое дело, теперь все поняла, а то эти трещотки совсем запутали. Все у них в одну кучу – куклы, люди, взрослые, дети, наряды, сплетни. Поняла только, что что-то совсем необычное, а что – совсем не поняла. Слава богу, ты рассказала.
И Мейра долго качала головой, пытаясь переварить услышанное. Я поняла, что ни одного спектакля в своей долгой жизни она не видела. Потом я протянула ей новую коробочку с леденцами.
– Ой, спасибо! А то те-то берегу, открою коробочку, полюбуюсь, ну, может, возьму один сладкий камешек, не выдержу и уберу коробочку с глаз долой. Где у нас в деревне такое чудо раздобудешь!
– Бабушка Мейра, да не глядите вы на них, ешьте. Если не я, то Фаро еще вам привезет!
– Нет, старухам не положено ничего просить. А то так недолго и разбаловаться. Что заслужила своей жизнью, то и получаешь. Кормят меня, поят, моют, дом убирают – чего мне еще надо? А что скучно – меня мертвецы так развлекают, что иной раз и прогнать их хочется…
– Эти? – спросила я и протянула листочки.
Бабка так долго молча и неподвижно рассматривала первый рисунок, что я уж решила, будто она заснула с открытыми глазами. Не знаю, сколько времени прошло, пока она взялась за второй рисунок.
Поняв, что оценки своим художествам не получу, я вытянулась прямо на земле, наслаждаясь лучами мягкого закатного солнца, и закрыла глаза. Нежилась я, нежилась, да и задремала. Ничего мне не снилось, так – какие-то красивые картинки сменяли одна другую. Картинки не относились ни к нынешней моей жизни, ни к прошлой. Красивый дворец, богатые комнаты и залы, гобелены, хрусталь – музей какой-то.
Как только я пытаюсь получше рассмотреть огромную диковинную вазу на полу, она исчезает, и появляется бронзовая фигурка оленя, не успею я восхититься тонкой работой, с которой сделана антикварная вещица, как моему взору представляется шелковое покрывало с затейливым орнаментом на большой кровати. Калейдоскоп красивых вещей менялся так быстро, что я начала раздражаться и поэтому даже обрадовалась, когда услышала голос Мейры:
– Где же ты этому научилась?
Я как раз пыталась рассмотреть мраморную многофигурную подставку для письменных принадлежностей, которая медленно расплывалась, и ответила автоматически:
– Так в студии при кукольном театре были уроки рисунка. – Открыла глаза и встретилась с пронзительным взглядом старухи. – Надо же! Бабушка Мейра, столько лет вам, а зрение отличное!
– У нас в роду у всех глаза сильные были. Мы же от Большого Орла.
– Я хочу писать, – выдала я второй раз кряду правдивую информацию о себе и спринтером понеслась в ближайшие кусты.
Кстати, еле добежала. Справив нужду, подумала: «Вот что значит – описаться от страха». Потом, продолжая сидеть в кустах, стала размышлять, как поступить дальше. Пописать-то я пописала, но страх не прошел. Что же делать? Сказать, что вспомнила о себе кое-что, или… «Или» никак не придумывалось. Полная засада.
Я уныло вылезла из кустов, потому что сидеть там дальше было просто неприлично, и поплелась к Мейре.
Та никак не отреагировала на мое длительное отсутствие, все еще разглядывала мои злосчастные рисуночки.
– Даже не знаю, что с ними делать, – сказала наконец она.
– Не понравились?
– Очень понравились. Особенно Вавула. – Старуха положила поверх остальных изображение самой молодой и маленькой девушки. – Ей-богу, лучше, чем в жизни. Такая аккуратная, чистенькая. Так-то она всегда растрепой ходила, – и Мейра засмеялась. – Да и Хора – красавица. Подружка моя. Потом-то она исхудала и сгорбилась… Да… С мужем ей не повезло, лентяй оказался. А я говорила – не ходи за него, одумайся! Куда там! Больно лицом хорош был, Хоре весь ум его сладкое личико отшибло. Тебе тоже небось красавцы нравятся?
И в моей башке мелькнул образ Серхио.
– Да, – ответила я и залилась краской.
– Вот, – старуха сердито взмахнула рукой. – Такая же дурочка, как Хора. Чего от них, от красавцев, хорошего ждать? Они себя очень любят, больше, чем других. И все под себя подгребают. Весь век на него вкалывать будешь.
Я передернулась от такой перспективы, в моей ситуации она была просто чудовищной, весь век вкалывать на начальника безопасности «Камина Хусто».
– Брось его, пока не поздно, – посоветовала мне Мейра. – Тем более сама ты неказистая, тебе кого-нибудь попроще надо. А то твой красавчик из тебя такую же размазню сделает, которую ты мне готовишь и кашей называешь.
– Вам же нравится! – возмутилась я.
– Сейчас нравится, когда зубов нет. А так каша должна быть твердой, хрустеть должна.
– Знаете что, уважаемая сеньора Мейра, может, я и не такая красавица, как Хора, но у себя на Родине я уродиной не считалась!
– Вот и езжай к себе, а здесь нечего голову любовью забивать, ни к чему хорошему это не приведет.
И мы уставились друг на друга. Она, конечно, победила в поединке взглядов, куда мне до потомков Большого Орла. Я отвернулась и заплакала. Бабку как подменили.
– Иди сюда, – ласково позвала она.
Я подошла, присела рядом, она положила мою голову к себе на колени и начала, как в первую встречу, поглаживать меня по ежику.
– Не реви. Рисунки твои хорошие. Просто у нас не принято людей рисовать. Опасно. Вдруг рисунок с лицом человека попадет в недобрые руки? Эти руки что угодно с рисунком сделать могут и навредить изображенному.
