Катя смотрела на меня. «Все правильно! Защищаться надо!» – сказала я громко, чтобы папаша в кожане слышал. Он услышал. Молча подошел к ревущему сыну, взял на руки и, не успокаивая, понес куда-то, видимо, в машину – они вообще не местные были, мы их больше не видели.
Да, странно у меня как-то получилось. Хотела про учителей, а написала про то, что маленьких и слабых обижать нельзя! Никак нельзя! А то вымрем…
5. Черное, белое и коричневое
Написала про Катину школьную форму и вдруг свою вспомнила, ту самую: коричневое платье с белыми воротничками и манжетами и фартуками, обычным повседневным черным и праздничным белым. Откуда она взялась в окончательном виде? Все гимназистки на картинах дореволюционных изображены именно в таких платьях, значит, оттуда, из тех времен… Потом она (форма) претерпевала изменения всякие в худшую сторону, но долго держалась. Долго. Да и сейчас, между прочим, на последний звонок девочки предпочитают вырядиться именно в нее. Один раз я была во Владивостоке как раз 25 мая, по-моему, в этот день последний раз звонят школьникам? И вдруг – глазам своим не поверила: весь берег запестрел коричневыми платьями и белыми фартуками! Это все старшеклассницы всех школ Владика пришли на берег – традиция у них там такая. Ах, как это было красиво! Большое количество 17–18-летних девушек – это вообще зрелище великолепное, а тут еще на меня чем-то ностальгическим повеяло, я же не знала, что появилась мода у выпускниц шить себе такие платья. И я все смотрела, смотрела на них, и были девочки эти мне как родные, как будто нас что-то общее связывало: меня, уже не очень молодую и много пережившую, и их, которым тоже достанется всякого в их будущих жизнях. Но тогда был праздник! До чего же изящны были платья и фартуки! Правда, был солнечный майский день, и берег океана, и все цвело. Но все же, но все же…
Я помню почти все свои форменные школьные платья. Правда! Тогда их не покупали каждый год, если уж только ребенок вырастал непредвиденно, а предвиденно – так что ж, все покупалось на вырост, с запасом. Сейчас, наверное, многим смешно это читать, или все думают, что я военный ребенок. Нет, не совсем военный, судьба меня миловала, а вот родители мои как раз и были военными детьми, поэтому досталось им по полной: и голода, и холода, и отсутствия одежды. Вот уж чего совсем не было в деревнях, так это одежды. Если голод еще можно было утолить с огорода или сада, то кофточку или юбочку с ветки не сорвешь. А что такое носочки белые, моя мама знала только в принципе, что бывают, мол, такие, специальные, для красоты только…
Я до сих пор люблю белые носки и покупаю их при каждом подходящем и неподходящем случае, потому что помню мамин рассказ, как она темными вечерами опускала ноги по щиколотку в корыто с побелкой, ждала, чтобы подсохло, надевала дырявую обувь и шла, счастливая, на гулянку, туда, где собиралась вся деревенская молодежь и дети. И ее «белые носки» фосфоресцировали в южной темноте, делая ее абсолютно счастливой. Может, ей и не верили… Уж из очень бедной семьи она была, ее мать (моя бабушка) одна поднимала трех детей, отец не вернулся с фронта – не умер, а просто не вернулся, уехал к другой женщине, – так откуда носкам-то взяться? Но моя мама-подросток в своих «побелочных» носках была счастлива. А потому что красиво!
Вот такая моя мама была. В 16 лет приехала в Москву, окончила ФЗУ и стала токарем. Работу свою ненавидела и почти по специальности никогда не работала, вышла за моего отца-слесаря, сначала родила брата Володю, а потом и меня. Мамочка моя человеком была добрым, но своеобразным, со своими, как вы понимаете, представлениями о прекрасном, особенно в отношении одежды. И тут всякие доводы и возражения были бессмысленны и опасны даже.
Так что мое первое форменное платье я вполне могу назвать глубоко трагическим. Мама-то наверняка не хотела, чтобы я выглядела чучелом, не было этого в ее планах, она меня любила и старалась как лучше. Но что ребенок-то понимает? Особенно в одежде. А на следующий год что, новое платье покупать? И потом каждый год? Да так денег никаких не напасешься! А жили мы бедно, хотя папа работал на двух работах, а мама подрабатывала тоже где-то на заводе газовщицей (смотрела уровень газа в какой-то страшной машине). Но вот так уж устроено наше государство, что два честно и много работающих взрослых считали рубли от зарплаты до зарплаты, а мне было на 1 сентября куплено платье на такой «вырост», что подолом я практически подметала асфальт, я уж не говорю про плечи, талию, ну, и другие детали и тонкости портняжного искусства. У меня фотка есть. Я ее никогда никому не показывала. По какой-то странной логике моей мамы белый праздничный фартук был мне абсолютно по размеру… А, белый ведь… А все, что белое, то бесполезно, то только для красоты. Только сейчас поняла, честное слово. Ну и капроновый, конечно же, белый бант на жидких волосенках. Еще были белые гольфы, но они внимания не заслуживают, потому что из-под подола платья их практически видно не было. Мама на фотографии гордая, а то как же, ребенок не хуже других (это у нее было главной установкой в жизни), и только моя отчаянная несчастная физиономия портит фотку. Вот оно каким было, мое первое форменное платье… Как там? «Гимназистки румяные…» Это не про меня.
Носила я это платье года четыре, мама не ошиблась в расчетах. Рукава протирались от усердного учения, но тогда не западло было и заплаты ставить, и нарукавники черные носить из сатина. Мы их сами и шили на уроках труда. Дальнейшие платья были не такими выдающимися, я вошла в переходный период и иногда кричала, что «уеду на целину», за что получала пару раз бельевой веревкой куда попало. Но я любила свои школьные платья, я их уважала, я их жалела и берегла. У меня вообще отношение к одежде, которая работает, очень трепетное, как к живому существу. Все мои театральные или концертные платья я всегда берегла, и если они устаревали, никогда от них не избавлялась, они еще долго висели в шкафу на заслуженном покое. Что, впрочем, никогда не мешало мне накупить всякой дорогой дряни, которую я даже ни разу и не надевала, ну, это когда уже деньги появились…
А те школьные платья из моего детства и отрочества были из очень хорошей ткани, как я сейчас понимаю, ну, если могли прослужить четыре года непрерывной носки. Это потом все испортилось. Наверное, поэтому я так часто слышала от подруг и молодых девушек, что они «ненавидели эти коричневые платья!» Не знаю. Всегда мне в них и удобно было, и чувствовала я себя школьницей. Может, им школьницами быть не нравилось? Просто школу свою не любили? Мне-то повезло со школами, их у меня было три. Две чудесные и одна омерзительная. Когда мне было лет 14, мы переехали в отдельную квартиру, и мне пришлось покинуть мою первую школу. О! Я попала в ад! Адом была новая школа №… не буду номер указывать, зачем? Но честное слово, я даже и не знала, что такое бывает. Но ничего, пережила, просто поняла быстро, что надо линять, и слиняла. Очень удачно слиняла. И опять ходила в коричневом платье и аккуратном черном фартуке и уже была немного похожа на гимназистку (не очень красивую, правда), потому что школа была особенная, для очень умных. Там только один класс был гуманитарным – 9 «Д», во всех остальных классах (А, Б, В, Г) кучковались и выпестовались юные гении, математики-физики, вот в этот гуманитарный класс-то я и попала. Чему по сию пору рада! Одноклассники, привет вам!
