— Да.
— Немного знакома с его творчеством, а что?
— «Золотое казино» действительно посредственный фильм?
— Кажется, я не смотрела. Но те картины, что я видела, гениальны. А почему ты заинтересовалась именно Буньюэлем?
— Так, ни почему. А как вы думаете, если молодой человек красив, а у девушки заурядная внешность, они могут быть вместе?
— По-моему, внешность ничего не решает.
— Точно?
— Определенно. Скажи, Алина, а как там Маша, бабушка?
— Нормально. Но я их не часто вижу. У меня же отдельная квартира, а бабушка с Машей живет.
После этих слов я забила тревогу. Молодой, симпатичный, старше двадцати лет, и Алина с ее внезапно надетыми на нос розовыми очками, хромой ногой, несовершеннолетним возрастом, ключами от отдельной квартиры и огромным желанием быть любимой. Мне казалось, я сделала то, что должна была сделать. Я позвонила Маше и посоветовала ей как-нибудь навестить сестру без предупреждения. Не знаю, послушает ли она меня? Хотя, скорее всего, это уже не имеет значения. Славочка, вчера Алина приходила снова. В квартиру она не вошла. Стояла на пороге и долго смотрела на меня какими-то очень взрослыми и странными, будто осуждающими глазами. Немного покачалась с носка на пятку, потом вздохнула и как-то резко, будто в чем-то уличала меня, сказала:
— Вы ошиблись. И я ошиблась. Вы, оказывается, ничего о жизни не знаете. Внешность решает все.
Не могу понять, милая, что все это может означать? Странное поведение. Впрочем, ты же знаешь, мне часто кажется странным поведение окружающих. Вот и твое вызывает недоумение. Ты всегда скептически относилась к моим научным опытам, а судьбой девочки, которую никогда не видела, интересуешься не меньше меня. Как много на свете необъяснимых вещей…
Про молодежь твою ничего не знаю. Давно не виделись. Исправлюсь.
Целую. Я.
40
— Вот это! — Натали радостно сдергивает с вешалки платье и умоляюще смотрит на мать.
— Даже не думай! Какие могут быть блестки на школьной форме! — Алина возвращает расшитую люрексом безвкусную тряпку на место.
— Не могут?
— Нет.
— Тогда не хочу в школу!
— Ната, прекрати! Я выделила время, я привела тебя в магазин, я собираюсь купить тебе одежду, а не выслушивать твои капризы. В школу одеваются строго, понятно? И пойти туда тебе придется, хочешь ты этого или нет. Все. Примерь это, это и еще вот это. И поскорее, у меня нет времени.
— У тебя никогда нет времени. Лучше бы со мной пошла Мэри!
Алина еле сдерживается, чтобы не отвесить строптивому ребенку оплеуху, но все же берет себя в руки.
— Не говори глупостей! Как она может с тобой пойти? — Алина застегивает «молнию» на черном детском сарафане и подталкивает дочь к зеркалу: — По-моему, очень симпатично.
Натали смотрит на свое отражение с нескрываемым отвращением:
— Зачем ты меня забрала?
«Лучше бы спросила, зачем я тебя оставила?»
— Другого выхода не было. — «Это я о чем? О том, почему забрала, или о том, почему оставила? Хотя разницы никакой. В обоих случаях нельзя было поступить иначе».
За те несколько дней, что тогда, четыре года назад, Алина провела с дочерью в Москве, Маша сумела отлично подготовиться к новой атаке. Алину поджидал целый список весомых аргументов о пользе для ребенка оседлого образа жизни и о пагубном влиянии на иммунитет постоянной смены режима, климата и часовых поясов. Маша просила прекратить таскать ребенка по командировкам, оставить Натали на ее попечении: «В конце концов, у меня есть возможность распоряжаться своим временем. Я могу и вовсе отказаться от гастролей. Почему бы и нет?» Да. Алина знала: у сестры была прекрасная возможность распоряжаться деньгами лорда Арчибальда. Если бы Маша только захотела, она бы могла больше никогда не брать в руки скрипку. Ее благосостояние от этого не пострадало бы. Конечно, она продолжала играть. Музыка — болезнь неизлечимая. Но ей ничего не стоило сократить количество вливаний, тем более ради любимой племянницы. Алине и здесь было чему позавидовать. Деньги ее бывшего мужа были деньгами Натали, и Алина не собиралась тратить их на устройство своей жизни. Она должна была работать, не пренебрегая ни одним выгодным контрактом. Она должна была работать, не оставляя без внимания ни одного достойного приглашения поучаствовать в выставке, съемке или репортаже. Она хотела так работать. Она не желала оставлять Натали. Все внутри Алины бушевало, кипело и категорически протестовало. Ей хотелось топать ногами, кричать и возмущаться. Маше все время доставалось все самое лучшее, все то, о чем мечтала Алина. Но доставалось само собой, без усилий, а теперь сестра, словно нарочно, вознамерилась присвоить себе то, что для Алины было самым важным, самым дорогим, самым ценным. И присвоить открыто, ничуть не таясь, как будто так и надо было. Маша захотела — Маша получила. Ни за что! Алина категорически отказалась.
Отец Натали готовился к свадьбе, ждал появления наследника и совершенно не интересовался местопребыванием ребенка от, Алина никогда не знала, какого брака. Можно было не страшиться претензий с его стороны и свободно колесить с Натали по всему миру. Наконец, наступило время, когда Алина могла без оглядки назвать себя счастливой. Во вторник они с Натали могли лакомиться знаменитым итальянским мороженым на Пьяца Маджоре в Болонье, в пятницу фотографировать Большой Каньон по заказу «Travel + Leisure»
[12]
, в понедельник засыпать обнявшись в палатке под шум тропического африканского ливня, вспоминая удачно заснятых антилоп и лемуров, а в четверг придирчиво выбирать в галерее Лафайет наряды к церемонии открытия Алининой выставки в парижском центре Жоржа Помпиду. Алина чувствовала себя нужной, любимой и состоявшейся. Но Натали заболела один раз, потом другой, а на третий случилась острая пневмония, которая, окажись они в этот момент не в Германии, а где-нибудь в Замбии или степях Казахстана, могла бы стоить ребенку жизни. И Алина испугалась. Сначала оставила дочку долечиваться, потом отпустила восстанавливать силы на теплые острова, затем попыталась сократить количество своих поездок, но безуспешно. График выставок, съемок и мероприятий был распланирован и оговорен на месяцы вперед. Расторгни контракт, подведи людей — и твое имя в черном списке, репутация убита, похоронена и возрождению из пепла не подлежит, а надежным плечом лорда Арчибальда Алина на такой случай не обладала.
Кроме того, Натали тогда исполнилось пять. Пришло время наполнять ее не только любовью, но и знаниями. Без так называемой pre-school
[13]
еще можно было бы обойтись, но проигнорировать elementary
[14]
означало обеспечить своему ребенку множество проблем: отставать, догонять, самостоятельно осваивать материал. Алина не решилась ни рисковать здоровьем Натали, ни ее будущим. Пришлось снова поставить на карту их с таким трудом восстановленные отношения. И Алина опять стала проигрывать в конкуренции с всегда имеющей время на игры и душевный треп теткой. За два года жизни в поместье Арчибальдов Натали прониклась чувством дома, перестала остро тосковать по Алине, воспринимала частые разъезды матери как должное, и казалось, даже перестала горевать перед очередной разлукой.
