Линь Хун сняла трубку с телефона, который висел рядом с унитазом, и набрала «О», послышались длинные характерные гудки. Ее соединили с оператором, и она бессильно попросила заказать для нее один авиабилет до Нанкина, желательно на ближайший рейс.
После душа у Линь Хун вдруг зачесалась спина. Она заметила, что пузырьки от ожога уже лопнули, оставив после себя белесые пятнышки. Линь Хун осторожно сковырнула кожу на плече и оторвала отмерший кусочек величиною с ноготь. Под ним оказалась нежно-розовая кожица, со стороны это выглядело как экзема, ужасно неэстетично. Глядя на это пятно и на отодранный кусочек кожи, Линь Хун холодно усмехнулась: «Ну что, не зря приезжала, можно сказать, переродилась».
В это время в номер постучали. Узнав, что это Чжан Гоцзин, Линь Хун обмоталась банным полотенцем и открыла дверь. Стоявший на пороге Чжан Гоцзин пребывал в полном смятении. Синяки под глазами выдавали утомление. Едва зайдя в номер, Чжан Гоцзин заключил Линь Хун в свои объятия, он действовал настолько импульсивно, что Линь Хун это застигло врасплох. Он не лез с поцелуями, ничего не говорил, просто глубоко вздохнул и стал медленно ее гладить. Увидев, что у Линь Хун стала облезать кожа, Чжан Гоцзин легонько стал сдирать ее. В это завораживающее мгновение он действовал исключительно нежно, медленно и осторожно снимая тонкую пленочку. Линь Хун закрыла глаза, она хотела в мельчайших деталях насладиться этим моментом перерождения, прочувствовать эти совершенно безболезненные, трогательные, глубоко интимные ощущения, испытать незнакомое впечатление отсоединения собственной кожи от своей же плоти. Она приоткрыла рот, где-то глубоко в ней словно прокатывались волны. Когда она открыла глаза, их заволокла влажная пелена слез. Вдруг движения Чжан Гоцзина утратили деликатность, с силой обняв Линь Хун, он увлек ее на пружинистую кровать и поцеловал. Линь Хун послушно ответила ему, после чего их губы слились воедино и стали жадно засасывать друг друга. Но тут Линь Хун вытянула руку и неожиданно остановила Чжан Гоцзина. Тот практически с силой оттолкнул ее руку и сказал:
– Мы начнем все сначала.
На какое-то время после сказанного Линь Хун замерла, из ее глаз потекли слезы.
– Нет.
Услышав отказ, Чжан Гоцзин устремил свою руку прямо в низ ее живота. Но Линь Хун снова остановила его резким движением и с болью сказала:
– Ты просто хочешь самоутвердиться. И я тоже. Но нам незачем что-то доказывать. Это полный абсурд.
Чжан Гоцзин отбросил ее руку. Но Линь Хун не выказывала дальнейшего согласия. Она закрыла глаза, из которых тут же выкатились слезинки.
– Одумайся. Вот-вот приедет твоя жена. Она уже в дороге.
Чжан Гоцзин, не понимая, спросил:
– Что еще за ерунда?
– Вовсе не ерунда.
– Откуда ты знаешь?
– Я не знаю. Просто знаю, что сейчас она как раз едет в поезде.
Чжан Гоцзина эта фраза привела в ступор, казалось, он что-то пытался вспомнить и колебался, не зная, принимать ли сказанное на веру. Вслед за этим он как-то весь обмяк, тут же утратив недавнюю напористость. Чжан Гоцзин скатился с Линь Хун, а та, воспользовавшись моментом, села и, приведя себя в надлежащий вид, сказала:
– Я уже заказала авиабилет на завтра.
Линь Хун стала расчесывать волосы пластмассовой расческой бежевого цвета. Ее движения были нарочито медленными и механическими, она уже провела по своим волосам не один десяток раз. Наконец она остановилась и, скрестив руки на груди, как бы про себя сказала:
– Хочу в обед съездить за город, посмотреть на монастырь Сяньсягуань; раз уж проделала такой дальний путь, то нужно посетить это место.
Чжан Гоцзин в это время сидел на кровати и посасывал свою нижнюю губу. С отсутствующим видом он несколько раз качнул головой и сказал:
– Я съезжу с тобой.
Линь Хун надела свой деловой костюм с длинными рукавами и, повернувшись к зеркалу, стала застегивать пуговицы. Чжан Гоцзин обнял ее сзади за талию и, опустив голову, поцеловал в шею. Линь Хун никак не отреагировала, только отдернула воротничок и тихо сказала:
– Сейчас все помнешь.
Губы и кончик языка Чжан Гоцзина остановились как раз на участке с обновленной кожицей, он не посмел продолжать свои ласки и осторожно оставил Линь Хун в покое.
Этот летний ливень хлестал на одном дыхании, внезапно начавшись, он сразу полил как из ведра. Еще стоявшая на гарантии корейская машина проехала лишь половину пути, когда небеса разверзлись и на них обрушился шторм. Еще каких-то несколько минут назад над ними простиралось необозримое лазурное небо. Дорога, по которой они ехали, пролегала по горному склону, и перед Линь Хун, прямо как на ладони, раскинулось чистое море. Сейчас она бы предпочла, чтобы зной расплавил тонированные стекла машины. Море казалось невообразимо чистым, на гребешках волн играли миллионы солнечных бликов. Вся эта безбрежная ширь и бесконечное мерцание совершенно не понимали переживаний Линь Хун, а только донельзя усугубляли ее душевное томление, до предела обостряя чувства. Глядя на морскую лазурь, Линь Хун едва сдерживала подступавшие слезы. Каким бы огромным ни было море, ему никогда не избавиться от берегов. То же самое можно сказать и о людях, которым выше собственной головы не прыгнуть.
Черные тучи налетели из ниоткуда, они словно вынырнули из морских глубин, тут же поднялся штормовой ветер с песком, и начался ливень. Чжан Гоцзин остановил машину у самого склона и наглухо закрыл в ней все окна. Мощные струи брызгами разлетались от лобового стекла, вся машина превратилась в акустическую ударную установку, со всех сторон отбивая ритм дождя. Скользящие по стеклу дворники выбивались из сил в бессмысленной борьбе, лишь на мгновение оставляя после себя чистый след. Линь Хун потянулась вперед и выключила дворники. Увидев, что Чжан Гоцзин закурил, она тоже взяла сигарету и привычным жестом щелкнула зажигалкой. Чжан Гоцзин взглянул на Линь Хун, он молчал и спокойно курил, устроившись за рулем. Как и в прошлый раз, из динамиков звучал надсадный голос певицы: «Не заставляй меня одну ждать в ночи на ветру». Чжан Гоцзин выпустил дым. Не было никого, никого в ночи на ветру, никого, кто ждал бы его в ночи на ветру.
Ливень низвергался мощным потоком, в то время как машина наполнялась струями сигаретного дыма. Создавалось ощущение, что жгли влажную траву, от которой вместо пламени поднималась лишь туманная дымка. Это было не горение, а тление. Чжан Гоцзин и Линь Хун чувствовали, что где-то в глубине их спрятаны раскаленные докрасна угли, причиняющие боль. Однако это не была резкая боль от обжигающих языков пламени, ударяющая в голову и разрывающая сердце. То была медленная, изощренная, раз за разом все усиливающаяся боль – пытка на тлеющих углях с элементами садомазохизма. Их с головой охватило желание покончить с собой.
Ливень продолжался двадцать или тридцать минут. И можно сказать, что закончился он так же неожиданно, как и начался. От воздуха за окнами повеяло прохладой, его освежающая волна все сильнее и сильнее вызывала возбуждение. Чжан Гоцзин завел машину и надавил на педаль. В считаные секунды Линь Хун распустила свою строгую прическу. Длинные развевающиеся волосы тотчас вернули ей отпускной образ.
