– Эй, люди! – взывает Круглов, приближаясь к веранде. – Просыпайтесь! Хватит спать.
Вера Никандровна выглядывает из окна кухни:
– Никто не спит. Не кричи, пожалуйста.
На веранду выходит Люба Куликовская в цветастом сарафане.
– Юрик, – говорит она, поправляя очки, – пока ты ездил на бахчу, мы с Верой соорудили пирог. Ну, что ты привез?
– Понятно, понятно: раз Штейнберг приезжает, подавай ему яблочный пирог. – Круглов отвязывает от велосипедного багажника туго набитые сумки. – Вот, посмотри.
– Какая тыква! Какие арбузы! – Люба восторженно всплескивает руками. – Какая роскошь!
– А виноград? – Круглов поднимает крупную гроздь. – Хоть сейчас пиши натюрморт в стиле этого… как его… ну, все равно.
Люба принимается разгружать сумки, а Круглов идет на хозяйскую половину двора. Там, в саду, среди груш и яблонь, хлопочет у дымящего очага пожилая женщина в черном, в низко повязанном над бровями платке.
– Марьям-ханум, – обращается к ней Круглов, – доброе утро. Юсуф просит прислать ему свежий чурек.
– Каждый день хочет свежая чурек, – ворчит женщина. – Только свежая чурек любит. И футбол. Хорошо. Я пекла чурек. Шамиль! – зовет она. И велит выскочившему из дома черноглазому подростку: – Идти бахча, нести дедушка чурек.
– Прадедушке, – улыбается Круглов.
– Дедушка, пардедушка – одна и та же, – говорит женщина.
Круглов возвращается к той половине дома, которую снимают Штейнберги. И тут с веранды сбегает Галя, их семилетняя дочка. Она вертится возле Круглова.
– Дядя Юра, ты же обещал! Ну дядя Юра!
– Галочка, я помню. Только давай попозже.
– Ну дядя Юра, – теребит его Галя. – Нехорошо же!
– Галя, – выглядывает из окна кухни Вера Никандровна, – оставь дядю Юру в покое.
– Не оставлю! Дядя Юра обещал научить меня ездить на велосипеде!
– Ладно! – сдается Круглов. – Где твой велосипед? Давай сюда.
Слышно, как Вера Никандровна в кухне говорит Любе:
– Стала совершенно дикой. Носится по улице, дерется с хозяйскими внуками…
– С правнуками! – кричит Галя, залезая на седло велосипеда. – Ну, поехали!
Она энергично крутит педали, Круглов бежит рядом, придерживая велосипед, кренящийся то влево, то вправо.
– Тихо, тихо, Галочка… Куда ты прямо на дерево? Руль поворачивай!
Нелегко приходится Круглову.
– Эй, расступитесь, деревья! – резвится девочка, крутя педалями и беспрерывно звоня. – Мы едем, едем, едем в далекие края!
Она направляется к калитке, и Круглов, бегущий рядом, распахивает ее, оба они вылетают на улицу… Взвизгнув тормозами, резко останавливается подъехавший к дому газик. Из него выскакивает Штейнберг и обрушивается на испуганную Галочку, на ошеломленного Круглова:
– Сволочи! Прямо под колеса! С ума посходили?
Несколько позже Круглов и Штейнберг после завтрака сидят, покуривают, благодушествуют на скамейке под яблоней.
– Все-таки ты мог бы встретить нас, – говорит Круглов. – А то пригласил в гости, а сам – в горы.
– Понимаешь, не мог, – отвечает Штейнберг. – На Донгуз-Оруне потерпела бедствие группа московских альпинистов. Ну и нас срочно подняли под утро, и мы помчались… Работа такая.
– Да, выбрал ты себе… В рогачевском отделе была жизнь поспокойней.
– Лучше сказать: безопасней. Но спокойней мне как раз здесь, в горах. Мы вначале поселились в Теберде. Потом перебрались сюда, в Гаджинку. Нравится тебе Гаджинка?
– Нравится.
– Лучшее место на свете. Отсюда рукой подать до перевалов. Хочешь – на Наур, хочешь – на Клухор, на Донгуз-Орун. Теберда недалеко.
– Да. Красивые места.
– Хочется, Юра, купить тут дом. Человеку нужен свой дом. Но это очень трудно. Продают дома редко и дорого. Получить участок для застройки – еще трудней.
– Ты добьешься. Ты упорный.
– Может, и добьюсь. Спасателей тут ценят. Хотя и не так, как, скажем, завскладами.
– Ну еще бы! Сравнил… Леня, как ты себя чувствуешь?
– Превосходно. А ты? Наладилась у тебя жизнь?
– Если ты называешь жизнью наличие работы и семьи, то – да, наладилась.
– Хочешь знать, что я называю жизнью? – говорит Штейнберг, помолчав. – В расхожем смысле жизнь – ежедневное воспроизводство быта. Но с точки зрения более высокой жизнь – это преодоление трагического одиночества разума.
– Разум – одинок?
– А ты знаешь еще какой-нибудь разум, кроме человеческого? Только не тычь мне под нос дельфинов. Речь идет не об умении ловить рыбу, а о способности создать цивилизацию.
– Разум не обязан непременно что-то создавать.
– Обязан.
– Он может быть нетехническим… нетехнологическим…
– И поэтому не обнаруживает себя? Ау, братья по разуму! Где вы? Нету вас. «Глухо. Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо».
– Леня, ты серьезно считаешь, что мы – одинокий разум во Вселенной? Раньше ты так не считал. Вспомни, мы не раз говорили о множественности населенных миров.
– Мало ли что я думал раньше. Тут, в горах, думается иначе, чем на городском асфальте. Для Вселенной типичны необитаемые миры. Горячая плазма, холодный камень, межзвездная пыль – вот из чего состоит матушка-Вселенная.
– Нет. Еще – порядок, объединяющий все это. Ты классика процитировал, дозволь и мне: «Тихо плавают в тумане хоры стройные светил». Хоры стройные. Кто их выстроил? Не я придумал это выражение: мировой разум.
– Мировой разум! А что же это он так странно распорядился: все широко тиражировано – звезды, планеты, метеориты, – и только разум представлен одним-единственным видом – гомо сапиенс? Не-ет, братец ты мой, это скорее всего не по замыслу твоего мирового разума произошло, а – по ошибке. Случайный сбой. Исключение из правил. Гигантская флюктуация.
– Человечество возникло по ошибке? Знаешь, Ленечка, тебе надо пореже ходить в горы. А то додумаешься до…
– Ладно, ладно. Нам, конечно, трудно, просто невмоготу расстаться с привычной мыслью, что мы, человечество, – венец мироздания, его главная цель.
– Если мировой разум так здорово ошибся, то почему же он просто не сдунет нас с планеты, как пыль?
– А зачем? Человечество и без того ведет дело к самоуничтожению. Вытаптываем, заплевываем среду своего обитания. Ядерной дубиной размахиваем…
– Давай не будем делать из человечества популяцию непроходимых идиотов.
– Согласен, – кивает Штейнберг. – Тем более что мы жаждем его облагодетельствовать. Ладно, вернемся к нашим баранам, то есть к самим себе. Визуально ты за эти два половиной года не изменился нисколько, но я хочу посмотреть твои записи и анализы.
