– Анаксагор – это голова.
– Кто нуждается в светильнике, наливает в него масло, – с удовольствием повторяет Штейнберг. – Вот тебе кратчайшая формула жизни.
– Поехали, Леня, поехали, – говорит Вера Никандровна. – Самолет не будет ждать.
– А Плутарх подождет, – со смехом подхватывает Галя. – По ко-о-оням!
Игорь догадался правильно: Круглов недавно прошел по горному карнизу и теперь стоит за выступом скалы, откуда открывается вид на Халцедоновую бухту.
Он стоит, прижавшись спиной к теплой от солнца каменной стене. Один – наедине со своими мыслями.
Перед ним лежит огромное синее море, на горизонте слитое с огромным небом, – сверкающий солнечными отблесками мир, такой теплый, пригодный для счастливой жизни.
А в двух часах ходьбы его, Круглова, ждет и беспокоится о нем прекрасная женщина.
Но он уже бесконечно далек от всего этого.
Он думает:
Я должен был бежать от тебя. Ты мешала мне. Я нуждался хоть в каком-то душевном равновесии, чтобы закончить работу. Но ты мне мешала, и вот я тайком уехал – бежал от тебя. Так лучше… Без душераздирающих объяснений. А потом ты бы все поняла из моего письма. А потом время залечило бы рану.
Но ты разыскала меня…
Как объяснить тебе, моя любимая, что я уже не принадлежу жизни? Да, я здоров и крепок, несмотря на мои семьдесят. Мои движения точны, и сердце пульсирует ровно. Но сегодня в ночь, после нуля, когда наступит девятнадцатое августа…
Хорошо было твоему отцу: он не знал своего часа.
А я знаю. И поэтому хочу опередить его, потому что невозможно жить, когда знаешь свой час… Никто и ничто меня не спасет…
Круглов смотрит на часы. Бежит по кругу секундная стрелка, исправно отсчитывая время.
Надо решаться. Окинь последним взглядом этот сверкающий мир…
Грохочет и воет над головой электричка. Она везет к пляжам мужчин и женщин, которым выпала удача – путевка на курорт. Счастливо вам, люди…
Ну, Георгий Круглов, может, ты оторвешь наконец спину от теплой скалы?
– Дядя Георги-и-ий!
Игорь? Как он сюда попал?..
Голос мальчика, зовущий на помощь, мгновенно возвращает Круглова к жизни. Торопливо он продвигается по узкому карнизу, бочком огибает выступ скалы…
Глаза его расширяются при виде мальчика, висящего над обрывом.
– Держись, Игорь! Я иду!
Корни куста давно тянулись, и вот они не выдержали, поддались. Игорь, не выпуская из рук колючих веток, полетел вниз.
– А-а-а-а… – Голос его замирает.
В тот же миг Круглов, оттолкнувшись от карниза, бросает свое тело в воздух. Синее море надвигается на него. Сведя вытянутые руки перед головой, он, как нож, без брызг входит в воду, зашумевшую мимо ушей.
* * *
Как трудно плыть в мокрой одежде, на спине, загребая одной рукой, а второй поддерживая Игоря.
Какая нескончаемая отвесная стена.
Слава богу, что сердце выдерживает такой прыжок с высоты, заплыв такой. Но, кажется, силы уже иссякают.
Оглянувшись, Круглов замечает, что в стене как будто темнеет провал.
Он плывет, плывет – и вот оно наконец, ущелье, над которым висит мост электрички. Тяжко дыша, Круглов втаскивает мальчика на каменистый берег. С них обоих стекают потоки воды. Став на колени, Круглов делает Игорю искусственное дыхание.
– Придется немного потерпеть, – говорит Черемисин. – Ладно?
Он стоит, очень серьезный, собранный, с засученными рукавами, над кроватью, на которой лежит Игорь.
Мальчик кивает. Левой он держится за руку Круглова, сидящего у изголовья. Пока отец промывает его ободранные грудь и живот, смазывает мазью, перевязывает, Игорь не издает ни звука. Только глаза зажмуривает и сильнее стискивает спасительную руку дяди Георгия. Больно! Но он терпит: надо быть мужчиной.
– Ну вот и все. – Черемисин укрывает Игоря простыней. – Молодец. Теперь постарайся уснуть.
Он прикладывает ладонь ко лбу сына. Отходит от кровати, делает знак жене: пойдем, ему надо отдохнуть. Ася со вздохом поднимается.
– Легче тебе, сыночек?
– Да, мама, – шепчет Игорь.
Ася задергивает штору и выходит вслед за мужем.
Игорь все еще не отпускает руку дяди Георгия. Тот cидит неподвижно и как-то покорно: будь что будет. Вдруг Круглов поднимает голову и устремляет взгляд на Галю. Нет, она не произнесла ни слова – молча стоит, прислонясь к стене в углу комнаты, руки скрестив на груди. Но ему показалось, что она его позвала.
«Ты смотришь на меня почти враждебно, – думает Круглов. – Бедная ты моя. Ах, бедная, притихшая…»
Через некоторое время Игорь засыпает. Но как только Круглов осторожно пробует вытянуть руку, мальчик вздрагивает и сжимает его пальцы.
И так еще несколько раз.
Наконец ему удается высвободить затекшую руку. Игорь ровно дышит во сне. Круглов и Галя, тихо ступая по скрипучим половицам, выходят на веранду.
Ася выглядывает из кухни:
– Георгий Петрович, вы, наверное, голодный. Сейчас я…
– Ничего не надо, Ася. Почему вы не на работе?
– Не пошла сегодня. У меня есть отгул.
– А-а. Если можно, налейте нам компоту.
У Аси брови страдальчески подняты. Прямо-таки написано на ее лице: я же говорила, не жди ничего хорошего от приезда этого дядюшки. Она приносит компот и снова скрывается в кухне.
Круглов молча пьет компот, а Галя не притрагивается к своей чашке. Сидит в плетеном кресле, курит, курит, глядя в сторону, будто там, в глубине сада, что-то привлекло ее внимание. Круглов со стуком ставит чашку на блюдце, и тут Галя, встрепенувшись, говорит:
– Может, ты все-таки объяснишь, что происходит?
Не отвечает Круглов. Галя порывисто поднимается, отшвырнув легкое кресло.
– Юра, не молчи, ради бога!
– Было бы лучше, если б ты просто прочла мое письмо…
– Ты написал: прочесть девятнадцатого, и твой дотошный племянничек припрятал письмо до завтра.
– Выпей компоту. Ася замечательно варит компоты… Галочка, мне очень трудно об этом.
– Хорошо. Я помогу тебе, – говорит она вдруг изменившимся тоном, мягким, доверительным. – Твое бегство из Ленинграда связано каким-то образом с шестидесятым годом, когда вы с отцом поставили на себе опыт?
– Ты заговорила, как врач с тяжелым пациентом, – невесело усмехается Круглов. – Откуда ты знаешь про опыт? Тебе в шестидесятом было…
– От мамы знаю. Так связано?