– Ну да, – сказал я, – с обязательным единогласием, с очередями за сахаром, колбасой, водкой. За гэдээровским и чешским ширпотребом. Миллиарды гнали на гонку вооружений…
– Я была директором педтехникума, – гремел басовитый голос нашей хозяйки, – мне зарплаты на все хватало! Ездили в Крым, в санаторий. А теперь? Вот на пенсию вышла, а разве на нее проживешь? Что толку, что очереди исчезли и продуктов много, если не на что их купить?
– Горбачева теперь ругают за перестройку, – вступил в разговор Вадим, поглядывая веселыми, как всегда при выпивке, глазами, – а я хвалю! За плюрализм. За то, что вывел войска из Афганистана.
– Он вывел, а Ельцин ввел в Чечню! Зачем? Не знал, что ли, что эти чечены – бандиты?
– Не все же они бандиты…
– Независимость им подавай! – горячилась все более Анна Тихоновна. – Ну и надо было дать – нате, подавитесь! Колючей проволокой от них отгородиться!
«Далеко же мы ушли от дружбы народов, – с грустью подумал я. – А ведь так ею гордились…»
Я попытался переключить нашу хозяйку на другую волну – спросил, знает ли она о граде Китеже?
– Град Китеж? Ну это сказка какая-то, – сказала она, наморщив лоб. – Зачем он вам?
А и верно: зачем мне нужен этот фантастический град? Почему мерещатся его темные бревенчатые дома-срубы, деревянная церковь с главами-луковицами, покрытыми, как чешуей, осиновыми лемехами?
До водохранилища было недалеко. Можно и пешком, но у нас же было дайвинговое снаряжение – акваланг, гидрокостюмы, ласты, ружья для подводной охоты. Не таскать же все это «на горбу». Подъезжали в дилижансе к берегу настолько близко, насколько позволял ландшафт, а проще говоря – лес. К самой воде спускались уцелевшие от затопления дубы, пихты, ели. Вадим молодец – здорово маневрировал меж ними на своем видавшем виды внедорожнике. Он сидел за рулем в красной футболке, на спине которой белели волнующие призывные слова:
Mr. diver!
Jump into the adventure
To есть: «Мистер ныряльщик! Прыгни в приключение».
– Держитесь, ребята! – кричал Вадим. – Сейчас потрясет немного. Кишки придерживайте, чтоб не разболтались!
Водохранилище, если смотреть на него не на карте, а отсюда, с берега, ничем не отличалось от моря: огромное пространство сине-серой воды уходило в даль, слегка позлащенную утренним солнцем. Если присмотреться, можно было различить движущиеся там, вдали, белые штришки волжских теплоходов. А неподалеку покачивались на воде две-три надувные оранжевые лодки с терпеливыми фигурами местных рыболовов.
Один из нас с помощью другого надевал акваланг – закидывал за спину спаренные баллоны, застегивал ремни и пояс, закреплял на ногах ласты, натягивал маску и, взяв в рот загубник, уходил в мутноватую у берега воду. Чаще нырял Вадим.
Я оставался с Сережей (Катя строго наказала перед нашим отъездом: от Сережи ни на шаг!). Он плавал неважно, я учил его, как надо правильно дышать и чем отличается кроль от обычных саженок. Он пялил на акваланг ненасытные глаза, так похожие на Катины, но я категорически отказал ему в нырянии. Однако разрешил пользоваться шноркелем – дыхательной трубкой. Натянув маску и пошевеливая ластами, Сережа плавал, опустив голову в воду и старательно дыша через трубку. Я объяснил ему, как пользоваться ружьем для подводной охоты, он жаждал подстрелить какую-нибудь рыбу, несколько раз стрелял, но всё мимо.
Нырял, конечно, и я (а Вадим присматривал за Сережей), но ничего путного на грунте не видел. Я поражался обилию автомобильных покрышек, выброшенных за ненадобностью. Странная, думал я, у нас цивилизация: заботимся о непрерывном производстве, но не знаем, куда девать отходы. Мусорозойская эра – так, возможно, назовут наше смутное время отдаленные потомки. Уж они-то, головастые, что-нибудь придумают, чтобы содержать планету в чистоте.
Нам кричали рыболовы из резиновых лодок, что мы всю рыбу распугали.
– Убирайтесь отсюда! – требовали они.
Мы передвигались вдоль берега. Однажды, на пятый или шестой день, к нам подплыл один из рыболовов. На голове у него косо сидела соломенная шляпа с растрепанными полями, из густой черно-седоватой бороды торчал багровый нос, свидетельствующий об алкогольном усердии. Неожиданно мягким тоном рыболов проговорил:
– Видите тот мысок? Поныряйте там. Здесь вы ничего не найдете.
– Откуда вы знаете, что мы что-то ищем? – спросил я.
Но он не ответил – взялся за весла и отплыл.
Вечером я рассказал Анне Тихоновне об этом красноносом рыболове. Она понимающе покивала:
– Да, он стал много пить.
– Вы его знаете?
– Так это ж мой бывший муж. Широков Маврикий. Обождите минутку.
Анна Тихоновна вышла из кухни в свою комнату, где Сережа смотрел какой-то нескончаемый сериал. Оттуда раздался раздраженный кошачий мяв, негодующее восклицание. Анна Тихоновна, вернувшись в кухню, обратила ко мне полнощекое лицо со строго сведенными углами бровей:
– Вы скажите своему сыну, чтоб Фросю за хвост не дергал.
Она раскрыла принесенный альбом, показала нам большую фотографию: сидят на скамейке во дворе одноэтажного дома пять улыбающихся женщин, в центре – Анна Тихоновна, с видом полного удовлетворения; за ними стоят трое мужчин разного роста и возраста, все при галстуках. В самого невысокого, единственного неулыбающегося, словно застигнутого врасплох, ткнула наша хозяйка пальцем:
– Вот он, Маврикий. Русский язык и литературу у меня в техникуме преподавал.
– Трудно узнать, – говорю. – Он же зарос бородой.
– Я за ним следила, чтоб брился, чтоб аккуратно ходил, в галстуке. А как развелись, так опустился Маврикий.
Со вздохом перелистнула она альбомный лист.
– А вот я на партактиве района выступаю… А вот мы всем техникумом на демонстрацию Первого мая идем…
«Бедная женщина, – подумал я, – все у нее в прошлом – в этом толстом малиновом альбоме, в старомодных черно-белых фотографиях, никому, кроме нее, не нужных».
– А это мне на пятидесятилетие почетную грамоту вручают…
Целая жизнь прошла, отшумела и, круто видоизменясь, понеслась дальше, отбросив еще не старую и весьма по натуре деятельную женщину на обочину дороги… оставив ей только этот альбом… и шитье шляпок на продажу… и неутешную боль о сыне, убитом на жестокой войне, которую велят называть не войной, а контртеррористической операцией…
Мы досмотрели – из вежливости – альбом до конца, кликнули Сережу и сели ужинать. Выпили, конечно. Вадим, поглядывая веселыми глазами, разглагольствовал:
– Я был способный мальчик. Да, представьте себе. Техническая голова, спортсмен. Мне прочили хорошую будущность. А вот – не стал ни чемпионом по прыжкам в длину, а ведь уже близко было, ни академиком. А почему? А потому что фамилия такая – Дурындин. Разве с такой фамилией допрыгнешь?
