Я очнулась от резкого запаха нашатыря, увидела над собой озабоченное лицо Нины. Отвела ее руку с флаконом.
– Что такое? – Я обвела взглядом все семейство, словно выстроившееся по росту возле тахты. – Что случилось?
– Обморок, – сказала Нина. – Ты говорила по телефону и вдруг отключилась, трубка упала на пол.
– Не разбилась?
– О господи, о чем ты… Мама, что у тебя болит? Не вызвать «скорую»?
– Не надо. Ничего не болит.
Ничего у меня не болело. Только душа.
Я плохо спала эту ночь. Похрапывание Сергея обычно мне не мешает, я привыкла, а тут – прямо-таки царапало обнаженные нервы. Раза два вскрикивал во сне Олежка. Что ему снилось? Белый пароход, отходящий от пристани? А может, злые дяденьки, ворвавшиеся в квартиру, рыщущие, ищущие…
Под утро я немножко подремала. Меня разбудило бормотание радио в соседней комнате. Потом, когда все уже встали, я спросила у Павлика: какие новости?
Бакинское радио объявило, что вчера Везиров, Примаков и какой-то секретарь ЦК, Гиренко, что ли, имели встречу с правоохранительными органами Баку и поставили задачу навести порядок… стабилизировать… ну, общие слова, как всегда… А Москва передала, что вчера выявлено шестьдесят четыре погрома квартир армян и есть жертвы… А в Карабахе блокированы все дороги, в Гяндже – аэродром… Весело у нас. Не соскучишься.
Нина сказала, накрывая на стол:
– На завтрак только винегрет и чай. Хлеба нет, масла нет. Дико, но факт. – И потом, когда мы сели за стол: – Здесь жить невозможно. Сегодня громят армян, завтра вспомнят о нас. По-моему, вам, дорогие родители, тоже пора подумать об отъезде.
– Куда? – Я посмотрела на дочь. У нее волосы были распущены, переменила прическу или просто не причесана… – Нам ехать некуда.
– Мы устроимся в Израиле и пришлем вам вызов.
– Кто нас туда пустит? Мы же не евреи. Не говори глупости.
– Даже если бы и пустили, мы туда не поедем, – сказал Сергей.
– Ну, как хотите. А мы собираемся в ОВИР, у Гольдбергов уже все документы готовы. Нам нужна бумага, что вы не возражаете. Напишите и заверьте подписи в нотариате.
Наша дочь умеет говорить тоном, не допускающим возражений. Совсем как ее папочка. Я поежилась, ожидая, что вот сейчас Сергей отрежет, что не даст согласия, и разразится очередной скандал…
Но Сергей промолчал. Крупными глотками допил чай и перевернул чашку кверху дном. Затем поднялся и заявил, что мы едем домой.
У меня, однако, были другие намерения. Ночью, лежа без сна, я подумала, что должна заехать к Эльмире – надо попрощаться с ней и Котиком, они ведь улетают в Москву… и неизвестно, что их там ждет…
Сергей, конечно, не отпустил меня одну. И мы пошли на Телефонную. Дождь перестал, но тротуары еще были мокрые, черные и слегка дымились. Телефонная, обычно оживленная, выглядела малолюдной и словно притихшей перед… перед чем? Разве уже не пронеслась буря? Что же еще обрушится на наш несчастный, любимый, проклятый город?
Открыла Кюбра. На ней был красно-черный полосатый халат – Эльмирин, конечно, – и я подумала, что никогда не видела ее не в доспехах – не в костюме строгого начальственного покроя. Сестры были похожи, но, в отличие от Эльмиры, лицо Кюбры обычно хранило невозмутимо-неприступно-замкнутый вид. У них, в сферах, так полагалось. Сейчас, однако, что-то переменилось в ее внешности – не то халат придавал необычно домашний вид, не то в глазах появилось выражение как бы недоумения.
Оказалось, Эльмира с Гюльназ-ханум уехали на кладбище. За ними заехал шофер с Эльмириной работы, он же привезет их обратно. Кюбра посмотрела на часы – старинные часы с маятником, исправно отсчитывающие время с начала века. Да, уже скоро привезет их.
Мы прошли в спальню. Котик лежал с закрытыми глазами. Трудно было его узнать: щеки запали, заросли седой щетиной, а подбородок, наоборот, сильно выпятился. Пепельно-седая грива раскинулась по подушке – мне почему-то вспомнилась растрепанная голова короля Лира в сцене бури. От капельницы тянулась к нему под пижаму, к ключице, трубка. Вдруг он открыл глаза и посмотрел на нас, вставших в изножье кровати. Я через силу улыбнулась ему:
– Здравствуй, Котик.
Он еле слышно что-то промычал. Он смотрел на меня отрешенным взглядом из какого-то недоступного мне далека. Господи, да что же это творится на белом свете? Почему людям не дают жить спокойно? Не знаю, по какой ассоциации, но вспомнилось вдруг, как некогда, в другом, кажется, веке, говаривал Ваня Мачихин: из обстоятельств своей жизни не выскочишь, но ум постоянно должен работать над сырым материалом жизни. Ну и что, милый мой Ванечка, удалось тебе подняться над этим «сырым материалом»? Как бы не так… Вот он, «сырой материал жизни», и Котика Авакова придавил, да так, что, кажется, одна шевелюра осталась…
Кюбра предложила чаю. Мы сели в кухне, и она поставила перед нами грушевидные сгаканчики-армуды с крепко заваренным чаем и вазочку с кизиловым вареньем. Сергей спросил, где Кязим и что делается в ЦК – думают ли они навести в городе порядок? Кюбра поджала губы и не сразу ответила. Потом сказала сдержанно:
– Кязим звонил недавно. Перед ЦК митинг. Пытались прорваться в здание, но не вышло.
– Что же это, Кюбра-ханум? – У Сергея пошли по лбу тысячи морщин. – Так же нельзя. В городе полно войск – почему они сидят в казармах? Ведь это же… черт-те что…
Кюбра промолчала. Да и что тут скажешь? Пей чай с кизилом, Сережа. Кизил – он очень полезный…
Приехали Эльмира и Гюльназ-ханум.
– Ой, здрасьте… Юлечка… – Эльмира, седая, поблекшая, с мешочками под глазами, шагнула ко мне. Мы обнялись и несколько секунд стояли, плача и всхлипывая. Потом, вытерев слезы платочком, Эльмира выпрямилась, позвала по-азербайджански: – Мама! Чай будешь пить?
– Нет, – ответила из глубины квартиры Гюльназ-ханум.
– Прямо не знаю, что дела-ать, – сказала Эльмира. – Она просто себя убивает. Не ест, не пьет… Легла на цветы, на венки, говорит – не уйду с могилы… Мы с Азизом… с шофером… еле ее подняли-и…
– Так вы с Котиком летите в Москву? – спросила я после паузы. – А мама как же?
– Маму заберет к себе Кюбра. Да, в Москву-у… Лалочка договорилась в клинике. В Домодедове будет ждать санитарная машина-а, так что… надеюсь… Ты знаешь, – обратилась она к Кюбре, – на кладбище мы видели несколько разбитых памятников… на армянских могила-ах…
– Ну, – ответила Кюбра, наливая сестре чай, – на Володиной могиле памятник еще не скоро поставим. К тому времени… ну успокоится же Баку.
Странно, страшно это прозвучало: «Володина могила»…
– Там была девушка, – сказала Эльмира, отпив из стаканчика чаю. – Они с Вовонькой учились в младших класса-ах. Наташа. Я даже не знала, что они встречались. Она позвонила вчера – беспокоилась, как Вова до Москвы долетел… А когда узнала-а… Мы встретились на кладбище… Ужас, как она рыдала… Ты звонила Фариде? – спросила она.
