— Вы думаете не головой, а задницей, тупой бородатый алкаш.
Отец, который ненавидит Крокуса почти так же сильно, как и я, заметил:
— Ну-ну, Бретт, «алкаш» — это уже перебор.
Георгина переложила красного перца в карри, и очень скоро у нас заслезились глаза и потекло из носа, но, по крайней мере, это обстоятельство вынудило всех умолкнуть — всех, кроме Грейси. Она отказалась от карри, потребовав макарон и сладкий пирог. Воспользовавшись нашим молчанием, дочь затянула монотонные песни, которым ее научили в школе. Каждый раз, когда кто-нибудь прекращал улыбаться или отворачивался, Грейси стучала ложкой по столу и кричала:
— Внимание на меня!
Надо полагать, она переняла это выражение у своей учительницы.
Дневник, я счастлив, что Рождество официально завершилось.
Суббота, 29 декабря
Книжный магазин сегодня закрывается.
Лечения не было. Салли послала меня на ультразвук и анализ крови. Вернувшись в отделение, спросил у Салли, хорошо ли она отпраздновала Рождество в Вулверхэмптоне.
Оказалось, она уехала от родителей вечером 25-го, поскольку дольше не могла выносить, как отец после каждой ложки цокает языком и повторяет: «М-м, ням-ням». Я спросил, когда возобновятся лучевые процедуры.
— Все зависит от результата ультразвука и анализа крови, — ответила Салли.
Поехал в магазин. Мистер Карлтон-Хейес и Лесли были уже там, оба в белых перчатках. Лесли вынимал антикварные книги из застекленного шкафа и передавал их мистеру Карлтон-Хейесу, сидевшему в кресле-каталке. Мистер К.-Х. смахивал с книг пыль сухим помазком для бритья и заворачивал их в ткань, прежде чем сложить в огнестойкую картонную коробку. Я пошел в подсобку варить кофе. Не мог смотреть, как магазин лишают сути. Георгина настаивала, чтобы я поговорил с мистером Карлтон-Хейесом о выплатах по сокращению, но у меня духу не хватило.
Бернард явился к 10 часам и принялся отделять зерна от плевел. Меня поразило, с каким проворством он работал. Я бы долго колебался, решая, что из книг оставить, а что отдать.
— Старик, это проще простого, — сказал Бернард. — Все, что с оружием, кошками или свастикой на обложке, — плевелы, равно как и пышногрудые девицы на фоне замков.
Моя производительность труда была низкой. Я постоянно натыкался на книги, которые давно хотел прочесть. То же самое происходило с мистером Карлтон-Хейесом. Лесли даже покрикивал на него, когда замечал, что мистер Карлтон-Хейес опять погрузился в чтение. В четыре прибыл перекупщик забрать плевелы. Босс отдал всю партию за 275 фунтов. К пяти я совершенно вымотался и прилег на диван. В половине шестого Лесли разбудил меня, они с мистером Карлтон-Хейесом собрались домой. О компенсации говорить было уже поздно. Когда они ушли, я позвонил матери и попросил заехать за мной. Разговаривая, я услышал, как мой голос легким эхом отдается от пустых полок.
Мать припарковалась у магазина вопреки правилам.
— Без книг здесь кажется просторнее, — заметила она, войдя. Потом обняла меня за плечи: — Ты неважно выглядишь.
Я признался, что еле стою на ногах. Мать забрала у меня ключи, заперла магазин и выключила свет. Сквозь витрину мы смотрели на почти голые полки.
— Сюда придет «Теско», — сказал я.
— Если будешь действовать с умом, — ободряющим тоном начала мать, — сможешь получить должность менеджера. Из тебя вышел бы хороший менеджер «Теско».
Спорить с ней у меня не было ни сил, ни желания. Как она не поймет, ежедневный план в «Теско» меня прикончит.
Родная мать совсем меня не знает.
Посещения туалета: тринадцать.
Воскресенье, 30 декабря
Обычно я чувствую себя виноватым, если в половине девятого утра я все еще в постели, но сегодня мне плевать. В два часа съел яйцо всмятку и кусок хлеба с маслом и анчоусами, а потом, как был в пижаме, посмотрел «Охотников за древностями».
Зашла мать пожаловаться на Бретта. Говорит, он вымогает у них деньги, уверяя, будто ему нужно «всего пару тысчонок», чтобы начать играть на бирже. Бретт уже вынудил их установить тарелку спутникового телевидения, он жаждет «отслеживать процессы» на финансовых рынках.
— Он без конца ноет, винит отца. Мол, Джорджа «и близко не было», когда он рос, а ты всегда был его любимчиком.
— Я?!
— Ну да, — вздохнула мать. — Бретт утверждает, что Джордж постоянно хвастался твоими успехами. На что твой отец возразил: «Вот тут ты ошибаешься, Бретт. Успехи Адриана целиком поместятся в крошечном спичечном коробке». Я защищала тебя, внушала Джорджу, что ты многого добился в жизни: дважды женился, завел троих детей, а сколько писем ты получил от Би-би-си!
— Писем с отказами, — уточнил я.
— Неважно, — сказала мать. — Главное, ты их получил.
Понедельник, 31 декабря
Не знаю, сколько раз мне пришлось вставать в туалет ночью, я сбился со счета. И каждый раз я буквально выволакивал себя из постели, а стоя у унитаза, молился, чтобы обошлось без боли. Но боль была всегда, ужасная, жгучая, нескончаемая. Хорошенький канун Нового года — а ведь мы собираемся встречать его в Фэрфаксхолле. Уверен почти на сто процентов: когда Биг-Бен начнет бить двенадцать, я буду торчать в одном из многочисленных туалетов Фэрфакс-Лисетта.
Надел свой лучший костюм, темно-синий, белую рубашку и галстук со слонами. Георгина облачилась в черное платье с умопомрачительным вырезом, раньше я такого у нее не видел. Платье выглядело дорого, но жена лишь пожала плечами:
— Это старье? Я купила его на eBay. Винтаж. Версаче. Оно мне досталось практически даром.
Дорогой дневник, так может быть на самом деле?
Позвонил нашему таксисту Дуги Хорсфилду, вызывал его на восемь вечера.
— Сегодня тройной тариф, — предупредил Дуги. — Новый год, знаете ли.
Дневник, я устал от людей, которые говорят мне то, что я и без них знаю.
— Дуги, — спросил я, — ты и вправду думаешь, что я не в курсе насчет Нового года? Искренне считаешь меня человеком, не замечающим всенародного праздника?
Выяснив, что мы едем в Фэрфаксхолл, Дуги заныл:
— Это же всего одна паршивая миля. А пешком не дойдете? Из-за такого пустяка не стоит и мотор заводить.
Положив трубку, я сказал жене:
— Хорошо бы его проучить. Сейчас отменю заказ и попрошу мать нас отвезти.
— Твоя мать пьет с утра, а ты не вписан в страховку на машину — как и я, Полин об этом позаботилась.
Дуги приехал в 8.35, и не один, но с Тони и Венди Уэллбек на заднем сиденье. Значит, придется вступать в светскую беседу, чему я не обрадовался. Перед появлением в обществе я люблю взять паузу и спокойно помолчать. Уэллбеки, похоже, отоварились «одеждой на выход» на распродаже. Венди нарядилась в оранжевую блузку с блестками, Тони — в акриловый белый смокинг с черной бабочкой. Моя жена не удосужилась сообщить о дресс-коде «вечерний туалет», то есть праздник еще не начался, а я уже оказался в невыгодном положении. Хорсфилд запросил по 6 фунтов с каждого!
