Чарльз опустил корзинку на пол и обнял Маддо, который уже не владел собой; на них начали оглядываться.
– Уж как она пиццу любила. За вечер по три уговаривала. – Маддо снова всхлипнул. И будто литанию, завел перечислять любимые матерью сорта пиццы: – Гавайская, пять сыров, пепперони с добавочным луком. Каждый вечер, точно, как часы, приезжал пикапчик с пиццей. Я с тех пор все время пьяный.
Маддо уже промакивал глаза Чарльзовым носовым платком.
– Так уж вы ухаживайте за своей мамулей, а если я в силах хотя бы что‑то помочь, чтобы ваша мама в свои последние дни или недели радовалась, только скажите.
Чарльз растерялся. Он ничего не мог понять. Почему мать не сказала ему, что смертельно больна? Он‑то поверил, что все дело в зубе. Выйдя из магазина, так ничего и не купив, Чарльз налетел на брата Эндрю, вышагивавшего под ручку с худющей рыжей дамочкой в бриджах и на высоких каблуках.
Не успел Чарльз завести разговор о матери, Эндрю отрекомендовал:
– Чарли, это Марсия Бойкот, или, как ее назвали в «Мандовых новостях»
[27]
, Мальчия Бойкот. – Он пихнул Чарльза и засмеялся: – Врубаешься, да?
– Такая несправедливость, – сказала Марсия, предполагая, что Чарльз в курсе ее печальной славы. – У мальчишки была сильная хотячка. – Она откинула рыжую гриву тонкой белой рукой. – А в суде он врал напропалую. Ни слова, что это благодаря мне он сдал французский.
– Марсия только что переехала на Педострит, – пояснил Эндрю.
– Ты так говоришь, будто у меня был выбор, – обиженно сказала Марсия. Она обратила свой пронзительный взгляд на Чарльза: – А вы считаете, это справедливо, что я лишилась работы, попала в государственный реестр педофилов и мне запрещено и близко подойти к школе или детской площадке? Меня демонизируют за то, что я обучала неотесанного провинциального мальчишку искусству любви.
– И впрямь, кажется, это слишком жестко, – промямлил Чарльз.
Ему не терпелось удрать, но Марсия не унималась:
– Больше никто из ребят, с которыми я спала, не жаловался.
– В самом деле, – поддакнул Чарльз.
Эндрю пояснил:
– Этот подлый гаденыш пошел в полицию, когда Марсия отказалась раскошелиться на ай‑под.
– У меня есть принципы, – сказала Марсия. – Я никогда не плачу за секс.
Чарльз рассудил, что сейчас не самый подходящий момент рассказывать брату о том, что мать смертельно больна. Он видел – Эндрю не терпится отвести Марсию куда– нибудь, где он сможет хорошенько ее исследовать. Чарльз поспешил домой поделиться новостью с Камиллой, на ходу утешая себя мыслью, что, по крайней мере, ему не придется быть королем. Слава богу, Англия стала республикой и монархия никогда не вернется. Новым консерваторам ни за что не победить на выборах: в шкафу Сынка Инглиша слишком много скелетов и однажды, не сомневался Чарльз, эти скелеты выскочат и пустятся в пляс.
Вайолет Тоби узнала, что королева умирает, от мистера Анвара, когда пришла купить масленку.
– Это в высшей степени грустно, – сказал мистер Анвар. – Такая любезная леди, и только на той неделе заходила ко мне, покупала прищепки.
Вайолет даже пришлось сесть. Последние тринадцать лет она жила через стенку от королевы, научила ее готовить, прибирать и обслуживать себя.
– Когда мы познакомились, она и картошку потолочь не умела, и не знала, что соус из бутылки нужно вытрясать, – проговорила Вайолет.
– Для нашего поселка это будет огромная потеря. Большинство людей здесь – отбросы общества, – добавил мистер Анвар.
Он посмотрел в окно на двух дисквалифицированных юристов, затеявших свару из‑за банки пива.
– Надеюсь, вы не меня назвали отбросами, – сказала Вайолет. – Я здесь только из– за нашего Барри. Если бы не он, я могла бы жить где захочу.
– Я тоже наказан за поведение сына, – вздохнул мистер Анвар. – Он позвонил в полицию и заявил, что Осама бен Ладен прячется у нас на чердаке. Парню было тринадцать лет, он читал «Дневник Анны Франк», вот и подпал под влияние книги. Да, это глупость, но зачем наказывать всю семью?
– Вроде на чердаке нашли ружья? – спросила Вайолет.
– Пару – тройку «Калашниковых», – подтвердил мистер Анвар, – сувениры из Афганистана.
– Ладно, неважно, – утешила его Вайолет. – Все равно вас сюда отправили бы из– за вашего веса, правильно? Сколько вы сейчас, килограмм двести?
Вернувшись домой, Вайолет бросила покупки на стол и сразу двинула к королеве. К ее огорчению, свет в окнах соседки не горел и входная дверь была заперта. Выходило, что раньше утра клинические подробности смертельной болезни королевы ей не узнать.
Чарльз тоже зашел к матери и, не застав ее, постучал в дверь Вайолет. Он сразу понял, что старушка плакала. По щекам темными дорожками растеклась тушь, словно паук, извалявшись в черной краске, совершил пробежку.
– Я слыхала про вашу маму, – сказала Вайолет. – Не знаю, как я буду без нее.
– Не могу понять, почему мама ничего не сообщила мне.
– Она не хотела вас беспокоить, – объяснила Вайолет, которая только и мечтала, чтобы Барри оставил манеру пересказывать ей все тревожные мысли, возникавшие у него в голове.
– А ваши братья и сестра знают?
– Пока нет, – ответил Чарльз.
Ему было страшно нести им эту весть.
Прежде чем у Чарльза появилась возможность поговорить с родными, ему позвонила королева.
– Чарльз, – сказала она, – я должна сообщить семье кое‑что ужасно важное.
– Ох, мама, это невыносимо, – прошептал Чарльз.
Они оба знали, что все телефонные разговоры прослушиваются полицией Грайса. Поэтому говорили осторожнее обычного.
– Можете вы с Камиллой сегодня в восемь вечера прийти к Анне? – спросила королева.
– Само собой, – ответил Чарльз, – но ты нормально себя чувствуешь, сумеешь дойти?
– Действительно, боль была ужасная. Но теперь все прошло.
– Да, я слышал от Маддо Кларка. Но почему ты мне сама не сказала, мама?
– Не могу же я лезть к тебе с каждой мелочью, – ответила королева.
Или со смертью, подумал Чарльз.
– Мам, ты восхитительно смелая женщина. Мечтаю, чтобы и я в свой час смог бы выказать такую же храбрость.
– Хуже всего ожидание.
– Могу представить, – вздохнул Чарльз. – Какая, должно быть, пытка.
– Но там работает телевизор, да и журналы можно полистать, – продолжила королева.
Положив трубку, Чарльз подумал: «Сомнительно, чтобы в раю имелся телевизор или журналы, но эта мысль утешительна для мамы, и кто я такой, чтобы разуверять ее?» Представляя рай, Чарльз видел английский пасторальный пейзаж, крестьяне в кожаных штанах пашут землю плугами на конной тяге, но вот есть ли место в этой райской утопии для него? Будет ли там выгороженный веревкой участок для важных персон, или у всех мертвых равные права?
