— Шум в голове? — спросила Су Ло.
— Что-то в этом роде, — зло ответила Венди.
Джек надел шлем и застегнул ремешок под подбородком. Стоял теплый апрельский день — шинель вряд ли понадобится.
Шагая по коридорам к входной двери, он ощущал в воздухе напряжение и возбуждение, как всегда в этот час — перед «Вопросами к премьер-министру»
[25]
.
Прежде чем сесть в автомобиль, премьер-министр задержался на крыльце и спросил Джека:
— Как ваша мать?
Джек удовольствовался кратким:
— В порядке, сэр, благодарю за заботу.
— Прекрасно, — ответил премьер-министр. Потом спросил: — Джек, а по-вашему, что больше всего заботит народ в нашей стране?
— Преступность, сэр, — ответил Джек. — На улицах нужно больше полицейских.
«Вопросы к премьер-министру» начались неудачно, потому что премьер-министр неправильно прочел тезисы и в ответ на запрос о проблеме запасов трески по ошибке заявил, что в Северном море осталось только восемьдесят девять рыб.
Издевательский смех утих не сразу, и премьер-министр пришел в себя настолько, что сумел поправиться и сообщить почтенной аудитории, что, хотя запасы истощены, рыбы все еще остается 89 100 тонн и она преспокойно плавает себе в британских водах.
Лидер оппозиции, Тим Патрик Джонс, встал и с презрением высказался:
— Известно ли мистеру премьер-министру, что вчера утром железнодорожная сеть на юго-востоке страны была полностью парализована и что буквально миллионы — миллионы! — многострадальных пассажиров не попали на работу — нет, не опоздали, а именно не попали!
Накануне вечером Эдвард смотрел новости по телевидению и был шокирован сценами анархии на станции Ватерлоо, где взбешенные пассажиры ломали кассы-автоматы и приступом брали магазины, бесстыдно похищая газеты и кондитерские изделия.
Премьер-министр встал под шквальные крики «Позор! Позор!». Он взглянул на свои записи, потом поднял с вызовом голову и увидел, что министр финансов Малкольм Блэк сдвинул свое огромное тело чуть влево, из-за чего другие на передней скамье еще теснее скучились.
Вставая, Эдвард услышал, как Малкольм со своим чудным шотландским акцентом буркнул: «Руби, Эдди». На миг Эдвард подумал, не подходит ли к концу его пятнадцатилетняя политическая дружба с Малкольмом.
Он не мог сосредоточиться и потому объяснял хаос на железной дороге многословно и сбивчиво. По лбу тек пот. Он услышал, как Малкольм Блэк за его спиной издал тихий, но долгий вздох.
Тим Патрик Джонс уколол:
— Не сообщит ли нам премьер-министр, когда он в последний раз ездил на поезде?
Эдвард мгновенно выдал ответ, о котором тут же пожалел и который изменил его жизнь навсегда:
— Я рад сообщить достопочтенному джентльмену, что в последний раз ехал в поезде три дня назад с женой и тремя детьми.
Лейбористы-заднескамеечники взревели от удовольствия. Эдварду захотелось схватить свои слова и запихать обратно в рот, но предательский ответ уже записали в стенограмму и занесли в блокноты сатирики и зубоскалы на галерке прессы.
Фразе «В последний раз я ехал в поезде три дня назад с женой и тремя детьми» суждено было стать не менее печально известной, чем «В моей руке бумага» Невилла Чемберлена
[26]
.
Тем временем в доме на две семьи в пригороде Ковентри энтузиаст-фотолюбитель Дерек Фишер, слушая «Вопросы к премьер-министру» по Радио-5 в прямом эфире, как раз отсылал по электронной почте фотографии премьер-министра с семьей в газету «Дейли мейл». Бильд-редактор вмиг отправил смс-сообщение репортеру газеты на галерку прессы, пока премьер-министр отвечал на вопрос о британском гражданине, которого признали виновным в пивоварении в Саудовской Аравии и приговорили к смертной казни через побивание камнями.
Лидер оппозиции, еще не успевший сесть, получил записку: «Спросите премьер-министра, вовремя ли отправился и прибыл поезд, которым он ехал в воскресенье, и каков был маршрут».
Лидер оппозиции решил пропустить очередной плановый вопрос о недавнем фиаско диспетчерских служб воздушных сообщений и спросил о поезде.
Премьер-министр медленно ответил:
— Весьма рад сообщить достопочтенному джентльмену, что поезд отправился и прибыл вовремя.
— Полагаю, маршрут был кольцевой, — сказал Тим Патрик Джонс.
В галерее прессы цинично пустили распечатанное фото по рукам. Никто не помнил, чтобы когда-нибудь еще так громко хохотали, как при виде премьер-министра в бейсбольной кепке и джинсовой куртке, который, задрав колени до ушей, сидел на игрушечном поезде «Чу-чу».
Адель и Поппи, обе тоже в бейсбольных кепках, сидели позади Эдварда в первом вагончике, а старшие дети Клэров с надутым видом ехали в вагончике караульной службы в хвосте поезда, который чух-чухал по кольцу. Нос Адель соперничал с козырьком кепки, так что парламентский художник заметил:
— Боже, вот это шнобель! Чистый авианосец: самолет сядет, и еще останется место для пяти!
Весгь о снимке с галерки прессы уже донеслась до скамей оппозиции.
Смех стал истерическим, пока восторженные политики анализировали картинку.
Тем временем Тим Патрик Джонс требовал от премьер-министра назвать поезд. Назвать поезд!
Премьер-министр отказался отвечать «из соображений безопасности».
Консерваторы-заднескамеечники взорвались, и спикер палаты тщетно старался быть услышанным за всеми этими издевательскими «чу-чу» и «ту-ту», захлестнувшими палату, а депутат с Юго-Востока, у которого партийной эмблемой был поезд «Ройал Скот», покидающий станцию Уэверли, чуть не умер от радости, решив, что наконец-то его оценили по заслугам.
Когда Эдвард сел, на скамьи за его спиной опустилась жуткая тишина. Малкольм Блэк участливо прошептал:
— Не волнуйся, Эд, переживешь.
Выходя из палаты, Эдвард услышал, как кто-то пропел: «Поезд шел под откос и дымил…»
Глава пятая
Адель раздраженно отняла у Поппи свой разбухший сосок и сунула ей другой.
— Ради всего святого, поторопись, — обратилась она к младенцу. — Мне же совещание проводить, черт возьми!
Поппи взглянула на мать, на ее недовольное лицо и продолжила неторопливо цедить молоко из груди с голубыми прожилками. Адель ненавидела всю эту неопрятную и неудобную процедуру, по она шефствовала над общественной кампанией «Грудь», которую поддерживали Министерство здравоохранения и многие модные педиатры. Поэтому она не имела права сдаваться, приходилось просто ждать, когда вернут груди в ее личное пользование и не надо будет делиться ими с хрюкающим от жадности младенцем. Боже, ну что за варварство!
