P. S. Вас, должно быть, озадачило название отеля «Грот Попа». Меня тоже. Задала вопрос местному таксисту. «В честь папы назвали, он тут скрывался, когда государство преследовало католиков», — сообщил таксист. Оказалось, все не так. «Грот Попа» назван в честь поэта Александра Попа
[43]
, который жил неподалеку. Как же мы обманываемся!
Третий вариант
Хотите верьте, хотите нет, но это третий вариант одной и той же статьи. Первые два (один написан на природе, другой в кафе «Уимпи») выпрыгнули из моей сумки и сбежали. Возможно, где-нибудь встретились и теперь хохочут, издеваясь над моей орфографией, пунктуацией и грамматикой.
Сейчас 6.15 утра, я работаю в гостинице и намерена оставаться в номере, пока не закончу статью. Дверь заперта, окно плотно закрыто. Статье никуда не деться. Я напишу ее, поймаю в тиски рабочего блокнота и отнесу на факс. Или лучше подстраховаться и нанять охрану, чтобы ее препроводили в офис редактора?
Пишу и чувствую, как статья рвется на свободу. Она хочет, чтобы я написала о чем-нибудь другом. Просит, чтобы я выставила себя в выгодном свете. Не желает, чтобы я распространялась насчет моей глупости или беспечности. Она требует от меня изысканной прозы о Любви и Смерти. Или смешного рассказа о моей собаке. Или, на худой конец, каких-нибудь причитаний по поводу мастера, который так и не явился чинить сломанный телевизор.
Первый вариант был о съемках фильма по моей книге «Годы капуччино». Насколько помню, статья пыталась с юмором поведать о сложностях съемок в ноябре (слякоть, листья, грязь, ливни), в то время как по фильму это май 1997 года (тепло и солнце, вишни в цвету, новые лейбористы, новорожденный оптимизм). Первая статья разглагольствовала о том, как мне работалось в команде из шестидесяти человек, и сравнивала все это с моей обычной работой, когда я сижу в комнате одна, почти весь день, а часто и за полночь. Очень скучная вышла статья. Штамп на штампе. Я нимало не удивлена, что она удрала до того, как я ее дописала.
Вторая статья была на много раз проверенную и надежную тему: ресторанная и гостиничная еда. Собственно говоря, сплошные причитания. Кажется, я нудно распространялась о пище: плохой, холодной, невкусной, жирной, сухой и сырой.
Я писала статью в «Уимпи», потому что здесь по крайней мере умеют приготовить яичницу с тостами. Еще у них тут чистые столы, а персонал находит время для малышни, пожилых людей и сумасшедшего вида женщины, которая марает блокнот ручкой с четкой надписью «Промышленный маркер».
Я познакомилась с «Уимпи», когда мы с мужем проезжали по Теддингтону в один из моих золотых выходных деньков — разумеется, дождливых. Муж остановил машину выглянул в окно и с одобрением констатировал, что «Уимпи» выглядит в точности как тридцать лет назад. Мы и не заметили, как вышли из машины и оказались за столиком. В отличие от большинства кафе фаст-фуда, в воздухе не висел мерзкий запах. Меню явно составлено для удобства посетителей: можно выбирать и комбинировать, и вся пища готовится тут же, поэтому в «Уимпи» вы не получите булочку, еще влажную от разморозки. Среди пудингов есть излюбленные нашим народом, например банановый или леопардовый с кремом; пластиковых вилок и ложек не держат и чай подают в нормальной чашке или кружке.
Из посетителей кафе «Уимпи» в Теддингтоне редко кто выбрасывает недоеденную пишу. Я поразилась чистоте тарелок, оставленных на столах. Определенно, кто-то выяснил, сколько съедает нормальный человек со средним аппетитом, не то что в сетевых ресторанах, которые хвастаются своими «огромными порциями». Словом, статья номер два свернула в эту сторону. Снова. Неудивительно, что и она сбежала.
На данный момент написано 671 слово статьи номер три, и меня так и подмывает бросить писать и сходить позавтракать. Если оденусь, как раз успею в гостиничную столовую, до 9.30, но я должна устоять перед соблазном и сосредоточиться на статье. А вдруг, пока я завтракаю, какая-нибудь горничная, из тех, что не говорят по-английски, проигнорирует табличку «Не беспокоить» на моей двери и войдет в номер? Примерив мою одежду и попользовавшись моей косметикой (да-да, горничные, я знаю, что вы этим занимаетесь: я насмотрелась шпионских фильмов и умею ставить ловушки из волоса), она увидит на тумбочке эту статью и, не умея читать по-английски, примет ее за мусор и выбросит. Вот это будет катастрофа! Какая потеря для английской литературы! Нет, уж лучше продержусь до конца.
Вэйн Вебб
В Сохо лил проливной дождь, и я устала. Даже передвигать ноги было выше моих сил. Увидев ряд пустых стульев под навесом кафе на тротуаре, я села и закурила.
Для нищих в Сохо поживы хватает — в районе множество состоятельных людей с хорошо оплачиваемой работой и либеральными взглядами. И уже скоро чей-то голос вывел меня из ступора:
— Сигареткой не угостите?
Передо мной стоял неопрятный парень с длинными и грязными космами. У него было что-то с лицом: казалось, какой-то шутник красным фломастером намалевал на нем круги. Парень вышел на свет, и я увидела, что его лицо обезображено багровыми язвами.
Я протянула ему две сигареты и извинилась за то, что они ментоловые.
— Сойдет, — сказал он галантно. — Оторву фильтры… Устали?
Я должна была кому-то пожаловаться на то, какой трудный день выпал. Кому-нибудь незнакомому чтобы не слишком переживал. Он сел рядом со мной, ловко оторвал фильтры от сигарет, закурил, а я выложила ему весь расклад за день.
— Вы ведь Сью Таунсенд? — неожиданно спросил парень.
При этом вид у него был довольный. Я признала, что я — Сью Таунсенд, добавив, что сегодня мне от этого мало радости.
Он сказал, что читал мои книги, когда был помоложе.
— Мы с Адрианом ровесники.
И заговорил об Адриане Моуле, о семье Адриана, о его безалаберной жизни.
— А я сейчас коплю на «Годы капуччино», — сказал мой собеседник. — Только деньги почему-то сразу испаряются.
Он сделал беспомощный жест, будто у денег вырастают ноги и они выпрыгивают из кармана и скрываются за углом. Я догадалась, что деньги уходят не на выпивку: признаков злоупотребления алкоголем в парне не было, но других запретных средств он явно не чуждался.
Звали его Вэйн Вебб, и ему было двадцать восемь с половиной лет — эта «половина» меня растрогала. Бродяжничает уже лет десять. Мать умерла, когда он был маленьким, а с мачехой не ужился. Об отце Вэйн говорил с большой любовью. Они встречаются три раза в год.
— Отец за меня переживает, — грустно сказал он. — Хочет, чтобы я взял себя в руки.
Я могла представить, каково отцу Вэйна Вебба, как он не спит по ночам и все думает, как там его сын, жив ли еще.
— Я бы до этого не докатился, если бы пошел в колледж искусств, — сказал Вэйн. — В школе мне советовали туда поступать, только я не знал как.
