– Шестнадцать эсвэ до границ скопления, – доложил Клиффорд. – Никаких признаков ударной волны.
– До сферы интрузии ещё не меньше десяти эсвэ, – проворчал Шапиро.
– Осматриваемся.
Несколько минут в рубке было тихо.
– Все системы корабля работают в штатном режиме, – сообщил инк. – Отмечаются незначительные колебания гравитационных полей.
– Возможно, первыми на процесс перестройки реагируют гравитоны и бозоны Хиггса, – сказал Шапиро. – Отсюда эти вибрации. Поближе надо подойти и сравнить.
– Клиф, прыжок на один эсвэ.
– Принял.
– Всем – предельная концентрация! У нас не будет времени на разговоры.
– Да всё понятно, командир, – сказал Иванов.
– Вероника, работаете с Клифом только в режиме «один на один».
– Слушаюсь.
Маккена включил личную консорт-линию:
– Роза, выдержишь? Нам придётся сделать ещё несколько прыжков.
– Куда ж я денусь, командир? – тихо рассмеялась жена. – Всё будет хорошо. У нас славная команда.
– Клиф, стартуем!
На рубку упала гора темноты…
Рисунок созвездий изменился, хотя никто не обратил на это внимания. Все ждали нового «удара по башке», однако не дождались и вздохнули с облегчением.
– Контроль!
Несколько минут ушло на оценку состояния бортовых систем.
– Колоссально! – донёсся шёпот Шапиро. – Кто бы мог подумать! Командир, прошу шагнуть к скоплению ещё на пару эсвэ.
Маккена прислушался к скороговорке Клиффорда: инк утверждал, что его тревожат участившиеся сбои в электронно-нейтронных цепях управления и контроля.
– Нет!
– Ну хотя бы на один светогод!
– Пошлём зонды с датчиками и системами «СС-связи»
[47]
.
– Измерения чрезвычайно важны…
– Я сказал – нет! Клиффорд – пуск двух зондов по вектору Омеги.
– Слушаюсь.
Спейсер выплюнул две пятиметровые капсулы с аппаратурой, способные двигаться «по струне» самостоятельно. Через несколько секунд они скрылись в сверкающем бисерном облаке звёзд.
Возбудился главный медицинский комплекс корабля, называемый космолётчиками Эскулапом:
– Отмечаю ухудшение самочувствия у экипажа!
Маккена и сам почувствовал себя неважно, накатила дурнота, участились приступы слабости, организм реагировал на усилившиеся осцилляции вакуума, порождавшие ливни элементарных частиц, в том числе – с приставкой «анти».
– Вероника, что у нас в защитных линиях?
– Ничего хорошего, командир, полевые завесы и «зеркало» не в состоянии защитить экипаж от внутренних колебаний. Излучение рождается внутри нас.
– Руди, надо уходить, – послышался тихий голос Розы.
– Внимание экипажу…
Очередной приступ слепоты заставил Маккену выругаться.
Кто-то охнул.
– Отмечаю нарастание амплитуды… – быстро заговорил инк.
«Старт!» – мысленно скомандовал Маккена, борясь с темнотой в глазах и болью в позвоночнике.
Новая волна темноты обрушилась на голову, оборвала сознание…
Пришли в себя спустя тысячелетие – по внутренней психологической оценке Маккены.
Зрение восстановилось. В рубке было темно, светились только оранжевые и жёлтые точечные индикаторы живучести кресел (красные вызвали бы у него панику), общий виом не работал, в толще стен рубки плавали искорки света, похожие на светлячков.
«Клиф!» – позвал он.
«Я в порядке», – отозвался инк густым басом.
«Экипаж…»
«Приходит в себя, Эскулап выводит женщин из шока. Мы пережили второй экстремальный бросок на «струну».
«Зонды успели передать информацию?»
«Какие-то донесения я получил».
«Передай пассажиру. Обзор».
Стены рубки покрылись световой паутиной, медленно растаяли.
В рубку хлынул поток призрачно-зеленоватого «лунного» света.
Со всех сторон спейсер окружали далёкие слабо светящиеся облачка звёзд. Одна из них казалась больше всех, красная и пушистая из-за протуберанцев, выглядывающая из-за огромного фиолетово-зелёного горба близкой планеты. Понять, где оказался корабль, в какой звёздной системе, было невозможно. Маккена никогда прежде не видел таких гигантских планет, закрывающих собой большую половину сферы обзора.
– Где мы? – послышался хриплый голос Славы Терёшина.
Никто ему не ответил. Пришедшие в себя космолётчики отдыхали от встряски, с облегчением прислушиваясь к уходящим негативным ощущениям, и рассматривали планету.
– Нас выбросило по вектору Гидры, – сообщил Клиффорд, успевший сориентироваться; в его памяти хранились все мыслимые карты Галактики, составленные дальразведчиками. – До Омеги Кентавра – шесть тысяч эсвэ, до Солнца – девятнадцать тысяч.
– Что это за звезда?
– В моём каталоге сведений нет. Однако похоже, что звезда в радианте одиннадцати вращается вокруг планеты.
– Ты имеешь в виду, что планета вращается вокруг звезды? – уточнил Иванов.
– Никак нет, по моим оценкам, именно звезда вращается вокруг планеты. Её масса – всего пять сотых солнечной, в то время как масса планеты в двадцать раз больше.
– Ну и чудеса! – щёлкнул языком бортинженер. – Первый раз встречаю планету массивней, чем звезда. Это что же за чудовище? И почему она не стала звездой, имея такую массу?
– Диаметр – около четырёхсот тысяч километров, температура под облаками больше пятидесяти градусов по Цельсию, верхний слой атмосферы содержит азот, кислород и водяные пары.
– Кислородно-азотная атмосфера? Вода?! Может, здесь и жизнь есть?!
– За работу! – объявил Маккена. – Подробный анализ работы всех систем!
Голоса стихли. Дисциплинированные космолётчики знали свои обязанности.
Маккена вспомнил возглас физика: «Колоссально!»
– Всеволод Дмитриевич, что у вас?
– Если во времена инфляционного раздувания нашего Метадомена процесс шёл на гиперскоростях, превышающих скорость света в триллионы триллионов раз, то в Омеге почти такой же процесс идёт намного медленнее, хотя термин «скорость» не отражает его физических характеристик. Никто никуда не летит, изменяется континуум. Но это не главное. В нашем домене уже шесть миллиардов лет длится эпоха вырождения вакуума, домен расширяется, причём с ускорением, а пространство «скатывается» к двумерности.
