– Роза ещё не отошла от нагрузок, – тихо напомнил командиру бортинженер по личной линии.
– Я знаю, – сухо ответил ему Маккена. – Но у нас нет выбора. Вацлав. Курс на Северный Крест
[23]
. Глубина оверспейса – пять тысяч эсвэ. Экипажу – полная упаковка по ЧС-драйву!
– Я готов, кэп, – ответил первый пилот.
«Черепаха» приблизилась, вырастая в размерах. Стало понятно, что она гораздо крупнее своей напарницы. Длина её от «рогов» до «кончика хвоста» достигала пяти километров. У всех, наблюдавших за ней, снова родилось ощущение, что это не космический корабль, а некое живое существо, оберегавшее доверенную ему конструкцию.
– Левиафан! – пробормотал Терёшин.
– Старт! – обронил слово Маккена.
«Ра», уходивший от врага в обычном режиме, перешёл на «струну».
Последнее, что увидели члены экипажа, был пучок молний, протянувшихся от «черепахи» к спейсеру.
Сознание людей погасло…
* * *
Перед глазами перестали кружиться цветные спирали, и Маккена увидел перед собой звёздную россыпь. Тряхнул головой, зажмурился, открыл глаза, но звёздная панорама не исчезла. Обзорная система была включена, и виом в рубке показывал окружающий спейсер космос.
– Вышли нормально, – раздался в наушниках шлема голос пилота.
– Где? – поинтересовался Маккена.
– А хрен его знает, – ответил бортинженер жизнерадостно.
– Определяйтесь.
– Командир, Роза без сознания, – доложил Успенский. – На вызовы не отвечает.
– В медотсек её! – приказал Маккена. – Я сейчас спущусь. Всем стандарт по форме ЧС! Вацлав – контроль функционирования.
– Работаем уже.
Маккена с минуту рассматривал незнакомые созвездия, вылез из командирского кокона, добрался до лифта, «мускул» которого доставил его в медотсек.
Успенский и Терёшин уже были здесь. Сняли с эксперта защитный костюм, уложили безвольное тело в саркофаг реаниматора.
Над прозрачной крышкой саркофага высветился столбец разноцветных цифр, указывающих параметры физиологического и психического состояния Розы.
– Очень высокое черепное давление, – буркнул инконик. – Сердце работает как насос в режиме форсажа, причём неровно. Мне это не нравится.
– Ничего, с кардиокризисом наш эскулап справится, – сказал Терёшин.
– Возможно, однако нам ещё прыгать и прыгать. Что же, каждый раз после этого помещать её в реанимацию?
– Предложи что-нибудь другое.
Оба посмотрели на Маккену.
– Вацлав, определился? – вызвал он Хржичку.
– Не понимаю, – отозвался драйвер-прима. – Нас вынесло к краю второго Рукава!
[24]
Мужчины переглянулись.
– Слава, побудь здесь, посмотри за ней, – сказал Маккена. – Придёт в себя, поговори, успокой.
– Хорошо.
Маккена и Успенский вернулись в рубку.
Аппаратура кресел по-прежнему не работала, поэтому приходилось ориентироваться с помощью личных инков, чем Хржичка и занимался.
На панорамном виоме светилось зелёное перекрестие визира, быстро вспыхивали и гасли цифры и символы, загоралось, перемещалось и делилось на сектора световое кольцо целеуказателя.
– Вот, полюбуйтесь.
Перед узкой полосой ограничителя рубки выросло объёмное изображение Галактики. Крошечный огонёк на краю Рукава Ориона сделался ярким, стал мигать. Это было Солнце. Вспыхнула и замигала синяя искорка под шаровым звёздным скоплением, обозначавшая положение спейсера.
– Ни хрена себе! – поскрёб в затылке Успенский. – Мы же шли прямо к Солнцу!
– Девиация, – сказал Хржичка. – Целились мы хорошо, но почему-то не попали в вектор. Может, «червь» сожрал и путевые программы?
– Инк ручного режима не повреждён, – сказал Успенский уверенно. – Я проверил. Иначе мы вообще не смогли бы стартовать.
– Покопайся в сервере посерьёзней. Отдыхаем сутки, потом отправляемся дальше. С этой точки до Солнца…
– Четырнадцать тысяч эсвэ, – сказал пилот.
– Как минимум два оверспейса. А вообще хорошо бы уложиться в один.
– Вряд ли это достижимо без инк-сопровождения. Мы сейчас в положении команды парусника в море, не имеющего никаких навигационных приборов, кроме глаз.
Маккена хмыкнул, оценив сравнение.
– Навигационные приборы у нас кое-какие имеются. Но мне не нравится, что «струна» оказалась такой неточной. Что-то здесь не так. Мы не могли отклониться почти на тридцать градусов. На два-три допускаю, но не на тридцать.
– Я проверю, – мрачно пообещал Успенский.
– Слава, помоги ему.
Бортинженер молча активировал ремонтный киб.
Роза пришла в себя через час.
Диагност определил её состояние как «стабильно тяжёлое», однако медицинская техника спейсера не могла кардинально лечить подобные кардиосиндромы, могла только поддерживать человека в определённом состоянии, и Розу решили оставить в медотсеке под опекой второго пилота.
Маккена снова спустился к ней, присел на ложемент реанимационной камеры. Пилот потоптался рядом, вышел.
Эксперт была в сознании. Под глазами у неё обозначились тёмные круги, лицо заострилось, в глазах пряталась печаль.
– Я вас подвожу, – с тихим сожалением сказала она.
– Чепуха, – отмахнулся Маккена, испытав неожиданный приступ жалости к женщине. – С каждым может случиться.
– Не с каждым… но со мной никогда такого не случалось.
– Это называется «глубокой пространственной несовместимостью». К сожалению, выявляется такая несовместимость только при достаточно частом использовании «струнных» переходов. Вашему организму они противопоказаны.
– Я понимаю. Не обращайте на меня внимания, решайте проблему возвращения. Нам обязательно надо вернуться и сообщить о том, что мы узнали.
– Вернёмся, обещаю. Я летаю уже двадцать два года, и ещё не было случая, чтобы не вернулся. – Маккена обозначил улыбку.
Роза улыбнулась в ответ.
– Это правда. Вы женаты, капитан?
Маккена помолчал.
– Был женат. Давно.
– Вы хотите сказать, что сейчас вы вместе не живёте?
