Бальтазар тем временем извлек из банки маринованный огурчик. Брезгливо его понюхал. Вынул из кармана кривой нож, высунул язык набок и принялся мелко-мелко строгать огурец. Нарезав, ссыпал зеленые кубики в свернутый кульком блин. Несколько секунд подозрительно смотрел на него, а потом торопливо запихал в рот и принялся озираться, бросая туда-сюда параноидальные взгляды.
– Ешьте спокойнее, дедушка, – устало произнесла Зинаида Михайловна. – Не бойтесь, не отнимут.
– Как называется эта еда? – спросил Бальтазар, утирая масленые губы.
– Блины.
– В следующий раз приготовь оладьи.
– А вы любите оладьи, дедушка?
– Ненавижу.
– Тогда чем же они лучше блинов?
– Блины я ненавижу еще сильнее.
– А вы хоть что-нибудь любите?
– Себя.
– А из еды?
– Я не ем себя.
– А зря, кстати! – воскликнул Мельхиор, жадно грызя ногти на ноге. – Ты попробуй!
– Хррр-пс-пс-пс… – громко произнес Каспар, роняя голову на грудь. Недоеденный блинчик вывалился у него изо рта.
Бальтазар и Мельхиор внимательно посмотрели на соседа по столу. А потом, не сговариваясь, схватили с его тарелки последний блин.
– Отдай, я первый взял, – потребовал Бальтазар.
– Нет, я первый.
– Да, но ты его украл. Это не считается.
– А ты разве не украл?
– Я имею на это право.
– Не имеешь. Никто не имеет право красть у других.
– Я имею. К тому же он умер, еда ему больше не нужна.
– Он еще жив.
– Жаль. Ты уверен?
– Он храпит.
– А кто сказал, что мертвые не храпят?
– Я никогда не видел храпящего мертвеца.
– Это не доказательство.
– А ты что, видел?
– Нет, не видел. Но это тоже не доказательство.
– А по-моему, доказательство. По-моему, если какую-то вещь не видел никто на свете, то ее и не существует.
– А твои мозги кто-нибудь видел?
– Заткнитесь немедленно, молокососы! – рявкнул проснувшийся Каспар. – И уберите руки от моих блинов!
– Вот видишь, чего ты добился? – зло прищурился Бальтазар. – Он из-за тебя воскрес. Из-за тебя.
– Я и не умирал, идиот!
– А жаль.
Мельхиор растянул улыбку до ушей и снова принялся грызть ногти.
– Прекрати это! – прорычал вконец обозленный Бальтазар. – Прекрати сейчас же, не доводи меня!
Мельхиор обиженно надулся.
– За что ты на него так злишься? – пропыхтел Каспар, снимая колпак и надевая вместо него тарелку.
– Он грыз ногти!
– Ну и что? Это некультурно, конечно, но зачем же так злиться?
– Он грыз МОИ ногти!
– Свои я уже все сгрыз, – обиженно сказал Мельхиор.
– Тогда грызи у него! – ткнул в Каспара Бальтазар.
– У него я тоже уже все сгрыз.
– Что?! – всполошился Каспар, шевеля босыми пальцами ног. – Когда ты успел?!
– Сегодня утром.
– Но я этого не видел! Как я мог этого не заметить?
– Ты спал.
– А-а-а… Тогда понятно… Вечно я пропускаю все самое интересное…
Колобков весело гыгыкнул, намазывая икру на очередной блин. Все-таки есть в этой троице и положительные моменты. Вполне успешно заменяют телевизор, например.
– Как думаешь, Серега, они сегодня подерутся или как? – подтолкнул Чертанова локтем начальник.
Чертанов ничего не ответил. Он уже битый час водил ложечкой по часовой стрелке. Сахар давным-давно растаял, а чай остыл, но Чертанов этого не замечал.
Перед глазами по-прежнему стоит спина Таннина, на секунду показавшаяся между волнами. Бурая осклизлая поверхность, похожая на китовую шкуру. Ужасные шипы, способные протаранить линкор, задев его одним краешком. И то темное поблескивающее пятно, в котором Чертанов увидел свое отражение…
Это не мог быть глаз. Не мог. Глаза не растут прямо посреди панциря.
Но что же тогда это было такое?
– Откуда эта громадная черепаха вообще взялась? – спросил он в никуда.
– Таннин?.. – переспросила Стефания. – Оттуда же, откуда и все хтонические чудовища.
– И откуда?
– Родился, ясное дело. Очень-очень давно.
– А это кто ж его родил? – заинтересовался Колобков. – Другая Тортилла?
– Хтонические чудовища рождаются в процессе Творения, смертный. Когда демиург создает новый мир, на относительно небольшом пространстве кипит огромная, фантастическая мощь. Громадный слой Хаоса плещется и бурлит, обретая упорядоченность в руках демиурга и постепенно становясь новым миром. Но часть хаотической энергии всегда «уходит в осадок». Как стружка при производстве мебели. Вот из этой «стружки» и появляются на свет исполинские монстры колоссальной мощи – хтонические чудовища. Иногда демиург сразу же их и уничтожает, но чаще на них просто не обращают внимания. Нередко хтонические чудовища становятся первыми владыками новорожденного мира – некоторые даже обретают «дикую» божественность…
– Уй-йё-мм!.. – прервал ее болезненный вскрик. Стефания мгновенно замолчала, возвращаясь к еде.
Гешка, младший из близнецов Колобковых, уронил вилку и схватился за щеку. Проклятый зуб ноет уже второй день, но до этого боль была умеренной, и он никому не говорил. А теперь вот хлебнул горячего чая, и в дупло словно вонзили раскаленную иглу.
Старший брат покровительственно хлопнул его по плечу. Конечно, пятнадцать минут – очень небольшая разница в возрасте, но Вадик никогда о ней не забывал. Хотя и внимание тоже не акцентировал – Колобков-старший этого не одобряет.
В семье все равны. Отец – самый главный, но остальные равны. Кроме матери, конечно. Мать – на втором месте после отца. А остальные все равны. Правда, теща тоже не в счет – ее место где-то в районе домашних животных, рядом с кусачим хомяком.
Колобков так и не решил окончательно, кто из этих двоих раздражает его сильнее.
– Что с тобой, мальчик? – заинтересовался Бальтазар, бочком пододвигаясь к держащемуся за щеку Гешке.
– Жуб болит… – страдальчески ответил мальчишка.
– Надо содой пополоскать, – сказал Зинаида Михайловна, тревожно заглядывая сыну в лицо. – Света, разведешь соду?..
– Да нет, вырвать надо просто, – хмыкнул Колобков.
– Ыым!.. – испуганно отшатнулся Гешка.
– Позвольте я помогу! – потер руки Бальтазар. – Не нужно ничего вырывать, можно поступить гораздо проще! Специально на такой случай у меня есть замечательная настойка! Один глоток – и зубная боль моментально проходит!
