Для человека все мозговые слизняки выглядят совершенно одинаково. Но проводник безошибочно выделил среди них нужного. Безвольная кисть зомби протянулась к стволу и на полминуты замерла, давая крохотному чудищу возможность переползти.
– Это Маммерариана, – объявил проводник, протягивая землянам мозгового слизняка.
Все невольно отшатнулись. Потом Колобков кашлянул в кулак и буркнул:
– Ну, здравствуйте, товарищ мозгоед…
У мозговых слизняков нет глаз, но Чертанову показалось, что Маммерариана сейчас внимательно на них смотрит. Поэтому он на всякий случай шагнул назад.
– Он по-русски-то знает? – осведомился Колобков, не дождавшись ответа.
– Да, он уже понимает вас, – ответил проводник. – Но не может ответить.
– Глухонемой, что ли?
– Да. Как и мы все. Чтобы говорить, нам нужны губы и язык. А для этого нужен носитель. У Маммерарианы сейчас нет носителя.
– Ну так одолжи ему своего.
– Вы не так много заплатили мне, чтобы просить о такой услуге.
– Что, добавить?
Слизняк на руке проводника начал извиваться. Тот перевел на него пустой взгляд, несколько секунд молчал, а потом сообщил землянам:
– Маммерариана говорит, что он охотно окажет вам услугу, о которой вы хотите попросить, но на одном условии.
– На каком?
– Он уже очень давно не поглощал ментального излучения и сейчас довольно голоден. Маммерариана хочет, чтобы его накормили.
– Чем накормили? – со слабой надеждой спросил Чертанов.
– У кого из вас больше всего мыслей?
Воцарилось угрюмое молчание. Никому не хочется становиться пищей для мозгового слизняка. Конечно, это не смертельно и даже не больно. Некоторые бедняки вообще сдают самих себя в аренду на несколько лет. Но ведь не от хорошей жизни…
– Серега, давай ты, – неуверенно попросил Колобков.
– Нет, Петр Иваныч, не выйдет, – с нескрываемым злорадством ответил Чертанов. – Я волосатый. А им лысые нужны.
Колобков жалобно моргнул, оглядываясь вокруг. Но ни любимая дочка, ни лучший друг Гюнтер, ни преданный телохранитель на сей раз не вызвались добровольцами.
– Мы так не договаривались, – проворчал Колобков.
– Так что вы решили? – нетерпеливо переспросил проводник. – Маммерариана голоден.
– Отвянь, мы совещаемся! – огрызнулся Колобков.
Ему ужасно не хотелось брать на себя инициативу.
– О чем здесь совещаться? Просто скажите, кто из вас самый умный.
– Я думаю, что… – нерешительно потянула руку Света.
– Я, конечно! – решительно шагнул вперед Колобков. – А какие тут могут быть сомнения?
– Никаких! – радостно согласился Чертанов. – Правда ведь, Светлана Петровна?
Света хотела что-то сказать, но потом передумала и молча кивнула.
Смотреть, как на Колобкова забирается мозговой слизняк, оказалось довольно жутко. Света десять раз переспросила – правда ли не останется никаких последствий? Не нарушится ли умственная деятельность, не произойдет ли необратимых изменений в мозгу?
Неприятного вида зеленая лепешка устроилась на затылке Колобкова, словно гадкая пародия на ермолку. Глаза бизнесмена помутнели и потухли, руки безвольно обвисли, рот слегка приоткрылся.
А потом он выронил палку и начал падать.
Грюнлау и Гена едва успели его подхватить. Чертанов поднял с земли трость и подал шефу. Тот попытался взять ее, но промахнулся и схватил только воздух. Вторая попытка тоже закончилась неудачей. Но в третий раз зомбированный Колобков все же сумел уцепить палку и кое-как оперся о нее.
– Какой неустойчивый носитель, – произнес он, отрешенно глядя перед собой. – И вкус довольно странный.
Света вздрогнула и прикрыла рот ладонями, с жалостью глядя на отца. Его голос остался тем же, но приобрел безжизненность патефонной пластинки. Так мог бы говорить читающий по бумажке диктор, абсолютно равнодушный к своему тексту.
– Мы хотим пить, – произнес Маммерариана ртом Колобкова. – У кого-нибудь из вас есть вода?
– Вы… хотите пить? – недоверчиво переспросила Света, пока Чертанов нашаривал в сумке флягу.
– Да. Мой носитель обезвожен сильнее допустимой нормы. Вы, люди, довольно плохо заботитесь о своих телах. Это нерационально.
– Наши тела – как хотим, так и заботимся… – пробурчал Чертанов, протягивая флягу.
– Это нерационально, – повторил Маммерариана, прикладывая ее к губам.
Он выпил все до капли. А потом еще и несколько раз встряхнул флягу, словно желая убедиться, что там ничего не осталось. Сердобольно глядящая на отца Света полезла в сумку за добавкой, но Маммерариана произнес:
– Полагаю, этого будет довольно. Мой носитель чувствует себя лучше, чем раньше.
– Может, еще и покушаете? – предложила Света.
– Нет, это излишне. В этом отношении мой носитель испытывает даже некоторый переизбыток. Ему не помешало бы несколько разгрузочных дней. Полагаю, на протяжении следующих тридцати-сорока дней я несколько снижу его моцион.
– Каких еще тридцати дней?!
Пустые глаза Колобкова уставились на землян. Маммерариана несколько секунд молчал, а потом неохотно произнес:
– Я упустил из виду, что мне скоро придется оставить этого носителя. Прошу прощения.
Узнав, что землян интересует Тур Ганикт, мозговой слизняк надолго задумался. Он то ли не мог вспомнить столь давних событий, то ли колебался, стоит ли выдавать информацию. Возможно, прикидывал, что можно потребовать взамен.
– Ганикт, говорите? – наконец открылся рот Колобкова. – Вам повезло, Ганикт сейчас относительно близко. Он к северо-западу… в… в… прошу прощения. Мне нужно немного больше времени, чтобы почувствовать точное местонахождение его ментального излучения.
Сказав это, мозговой слизняк опять надолго замолчал. Он не произносил ни слова почти пять минут. Долгих, мучительных минут. Земляне терпеливо ожидали, не решаясь беспокоить единственную ниточку, способную привести к Тур Ганикту и похищенной башне.
– Это немного затруднительнее, чем я полагал, – наконец признался Маммерариана. – Возможно, если я буду находиться немного подальше от своих сородичей и немного ближе к открытому морю, результат будет лучше.
– Ну пойдемте тогда до «Чайки», – неохотно предложила Света, с ужасом думая, что скажет мама, увидев папу в таком виде. Взяли здорового, хоть и одноногого мужа, а возвращают какого-то зомби.
Недоверчивый Гюнтер Грюнлау тоже кое о чем подумал. Он подумал, что Маммерариана, вполне возможно, вовсе и не нуждается ни в каких особых условиях. Очень может быть, что ему просто хочется подольше посидеть «за обеденным столом». Кто знает, сколько времени он тут голодал?
